На судебном фронте без перемен. Пока

26 августа в Московском городском суде прошёл апелляционный суд по моему, Вячеслава Горбатого, делу (оно же дело ИГПР «ЗОВ», продолжение).

На всё про всё ушло полчаса. В том числе пара минут, на которые тройка судей (все три – женщины, Иванова – председатель, Шарапова и третья, чья фамилия прозвучала неразборчиво; имена названы не были) перед оглашением своего (ли?) решения удалилась в совещательную комнату.

Адвокат А. Чернышёв и я вкратце, но всё же подробно изложили свои доводы, остановившись на важнейших подробностях «события преступления». А точнее – полного отсутствия события за таким же отсутствием преступления.

Обвинитель был представлен председательницей судейской тройки тоже только по фамилии и тоже неразборчиво. Что ж, в самый раз: он не стал мудрить и заострять внимание на каких бы то ни было деталях «дела», на доводах обвиняемого и защитника, а просто объявил, что во всём уже превосходно разобрался Тверской суд г. Москвы.

Суд подумал-подумал и согласился с обвинителем. Предсказуемое решение МГС – «оставить без изменений», – и приговор Тверского суда вступил в силу. Два года условно, полгода ограничения свободы и три года испытательного срока – цифры остались теми же.

Мыслящим читателям, однако, этого вряд ли хватит, поэтому их вниманию предлагается, кроме аудиозаписи апелляционного суда, и решающая де-юре (хоть вряд ли что-то решившая де-факто) фаза рассмотрения дела по существу.

А именно: допрос обвиняемого Вячеслава Горбатого в Тверском суде 17 марта 2020 года, переведённый из аудиозаписи в текстовый вид.

Участники: обвиняемый, его бессменный защитник адвокат А. Чернышёв, его очередной (прокурорская чехарда была немалой) обвинитель А. Максименко и судья Е. Булгакова.

Адвокат: Что хотели бы сообщить по делу, Вячеслав Юрьевич?

Я: По делу я хотел бы сообщить то, что у меня нет никаких оснований не только считать себя виновным в участии экстремистской организации, но даже предположить, что у нас были основания считать себя в этом виновными. Поскольку организации такой в числе запрещённых тогда не было, не является она запрещённой и сейчас, вряд ли будет запрещённой и в будущем – именно как организация.

Точно так же, как не было какого-либо рода предупреждений со стороны правоохранительных органов, которые полагались.

Те, кто так или иначе был связаны с ИГПР «ЗОВ» – они, в общем-то, исходили из того, что, если они начнут делать что-то, может быть, и нравящееся им, но входящее в противоречие с буквой действующего закона, – на этом они деятельность и прекратят. Ну, отложат до лучших времён, когда общая обстановка изменится. В любом случае, организация референдума – это не есть то, что имеет смысл проводить в, скажем так, андерграунде, тем более в подполье. Это, как ни крути, деятельность открытая, законная.

То есть приводят факты моего участия; я, не отрицая даже эти факты, должен сказать, что у меня нет никаких оснований считать себя виновным либо злонамеренным в каком-то смысле. У меня не было возможности считать себя таковым, даже если бы мне этого хотелось.

Это в самых общих чертах.

Адв.: Скажите, пожалуйста, вот вас обвиняют в том, что вы участвовали в деятельности Межрегионального общественного движения «Армия Воли Народа». Вы считаете себя участником Армии Воли Народа?

Я: Нет, не считаю. И, в общем-то, я не услышал этого в выступлениях свидетелей ни обвинения, ни защиты.

Адв.: Вы обвиняетесь в том, что с 2010 года осуществляли деятельность в Армии Воли Народа.

Я: Ну, в 2010-м году Армия Воли Народа вообще была закрыта по решению суда. Нравится мне это или нет – я не отрицаю, что решение было.

Адв.: Вы вообще слышали о таком общественном движении – Армия Воли Народа?

Я: Кроме Армии Воли Народа, я слышал о куда более экзотических движениях и проектах. И уж тем более я не мог не слышать о ней, особенно в связи с моим делом. Но прямого отношения к нему это не имеет.

Адв.: Скажите пожалуйста, что вы можете сказать по поводу некоего собрания по адресу: Москва, улица Садово-Триумфальная, в конце октября 2010 года?

Я: Ничего определённого сказать не могу.

Адв.: Было ли такое собрание? Мухин, Парфёнов, Соколов, Барабаш организовали собрание участников АВН. Принимали ли вы в нём участие?

Я: Не принимал.

Адв.: Скажите, пожалуйста, а о заседании коллегии Верховного суда, которая рассматривала жалобу на решение Мосгорсуда о закрытии деятельности АВН и признании её экстремистской организацией, вы слышали?

Я: Об этом слышал. Да я и был там – я много где был. Там были самые разные люди, по-разному относящиеся к этой запрещённой организации и вообще к подобным мероприятиям – судам, так скажем, с политической окраской. На них я бывал и до, и после этого.

Адв.: В связи с чем вы там были? Как участник деятельности какой-либо организации?

Я: Как человек, которому не нравится то, что происходит в стране вообще и в Москве конкретно.

Адв.: Можете поконкретней пояснить? Зрителем были?

Я: Зрителем, конечно.

Адв.: Теперь, пожалуйста, расскажите нам, если желаете, о деятельности ИГПР «ЗОВ». Что можете рассказать об этой организации?

Я: Я могу сказать что это, строго говоря, даже не организация в смысле организация-структура. Слово «организация» имеет двойной смысл: организация – структура и организация – процесс. Это была организация – прямая организация – референдума на тему, которая не вызвала никаких сомнений ни у правоохранительных органов, ни у Центральной избирательной комиссии. Так что люди, положительно относящиеся к этой идее и даже прямо ей помогающие, никак не могли считать себя совершающими что-то противозаконное. Это действительно была организация референдума. В прямом смысле слова. Даже не то что не противоречащая закону, в соответствии с законом – а в прямое исполнение Федерального конституционного закона о референдуме.

Адв.: Ну, а участие в деятельности этой организации вы принимали?

Я: Да, в меру своих скромных сил помогал. Не могу сказать, что делал много, но, в общем, людей, не одобряющих идею, которую стремились продвинуть организаторы референдума, я вообще практически не встречал. Практически все говорили, что это хорошо. Правда, иногда добавляли, что это неосуществимо. Но таких было меньшинство.

Адв.: Скажите, пожалуйста, какие цели перед собой эта организация ставила, как она действовала?

Я: Никаких целей, выходящих за рамки этого закона, она себе не ставила. Именно поэтому у ней не было каких-то программных документов, претензий собирать какие-то форумы, митинги, шествия и, так сказать, далее по нарастающей. Именно потому, что это была организация, ставящая себе совсем другие задачи – именно организации референдума.

Адв.: Каким образом намеревалась она организовать референдум?

Я: В соответствии с законом необходимо было создать достаточное количество групп сторонников, которые при наборе достаточной массы могли бы уже сделать соответствующую заявку. Потому что нужно было несколько десятков тысяч человек, и сейчас нужно, чтобы был какой-то шанс за короткое время собрать два миллиона подписей, причём так, чтобы большую часть из них невозможно было забраковать при всём желании. Исходя из гипотезы, что браковать будут.

До этого было ещё очень далеко, что греха таить. Тем не менее процесс организации референдума, можно сказать, начался… Да, что характерно: собрать несколько десятков тысяч участников не менее чем в половине субъектов Федерации. А не в одной, скажем, отдельно взятой Москве, хотя и это было бы непросто.

Адв.: Откуда следовали эти цели?

Я: Из закона следовали.

Адв.: Из какого?

Я: Закона о референдуме. Не то, что цели, а механизм прописанный. Я в данном случае не говорю, плох он или хорош. Плохо, когда референдум проводить слишком трудно, хотя, может быть, когда его проводить слишком легко, тоже хорошего мало. Ну, я в данном случае говорю о законе как о законе. Это было напрямую осуществимо, и никаких противоречий не было.

Адв.: Какие конкретно действия участники ИГПР «ЗОВ» проводили?

Я: В общих чертах… Что значит – действия? Каждый действовал, в общем-то, по своему разумению. С одной стороны – разъяснять людям, что есть такая идея, есть такой проект, есть такие возможности. С другой стороны – изготовление на случай, не скажу – агитационных: просветительских материалов, экспериментальные оценки президента, только что отработавшего свой срок. Медведева, помнится, оценивали таким образом: считаете ли вы, что он заслуживает награды либо наказания, ибо без последствий?

Нельзя, в общем, сказать, что эта деятельность была сильно развита и имела большие объёмы, но в общем люди, насколько мне помнится, хорошо понимали и, как правило, поддерживали.

Результаты иногда бывали неожиданными для кого-то. Помнится, однажды Путин получил от большинства положительную оценку, но никто против этого ничего не имел. Люди имеют полное право на положительную оценку кого угодно, на отрицательную оценку кого угодно, в общем-то: воля народа. И, если бы это было реальное решение, для сторонников ответственности власти оно было бы святее святого. Если бы соответствующие законодательные моменты уже действовали.

То есть это не было, абсолютно не было, так сказать, деятельностью, направленной против конкретно кого-то. Либо даже конкретно против чего-то. Это была именно деятельность ради обретения ответственности власти. Менее всего на эту деятельность можно распространить что-нибудь вроде свержения власти или подрыва чего-то: этого не было ни в каком смысле. Относиться конкретно к каким-то институтам или каким-то фигурам участник этого референдума может, по определению, как угодно. Готовящий референдум тоже может относиться ко всему этому как угодно.

И поэтому, насколько мне помнится, особых споров на эту тему просто не было.

Адв.: Скажите, пожалуйста, какая-то структура существовала у инициативной группы проведения референдума?

Я: Какой-то структуры фактически не существовало, потому что большого смысла в этом не было.

Адв.: Ну, а на каких принципах она вообще действовала?

Я: Сетевой принцип, что называется. Тогда интернет-общение было менее развито, но, в общем, его тоже уже хватало. Люди общаются, каждый делает что может, критикует дела других…

Адв.: А какие-то лидеры, руководители, организаторы были?

Я: По этой же причине не было лидеров, руководителей, организаторов. Более чем странно, если бы процесс организации референдума получил бы какого-то фюрера. Зачем это, простите? Это просто… ну, привязать себе гирю на ноги! Никто даже не пытался структурировать, бюрократизировать такие вещи, насколько мне известно.

Адв.: Ну, вот просто у нас имеются в материалах уголовного дела данные о том, что организаторами ИГПР «ЗОВ» являются Мухин, Барабаш, Соколов, Парфёнов. Что можете сказать?

Я: Я вообще не понимаю откуда взялось представление – я интересовался материалами этого дела, конечно – что вот они являются организаторами. Я, честно говоря, и так ничего о таком не слышал. Насколько я знаю, процесс создания ИГПР «ЗОВ» был начат не позже 2009 года. Кого-то их них не могло тогда и близко быть. Тут я тоже за других не скажу, но что именно они были организаторами – я просто ничего подобного никогда не видел и не слышал. Не представляю, откуда это взялось.

Адв.: Ну, в том числе из приговора…

Я: Слышал про МОД «ЗОВ», это вообще 2008 год. Впрочем, я могу ошибаться о таких вещах, но конкретно об этих людях говоря – Юрий Мухин, Кирилл Барабаш, Валерий Парфёнов, Александр Соколов – я никак не могу назвать их организаторами Инициативной группы по проведению референдума «За ответственную власть». Никак не могу их назвать!

Адв.: А как вы можете их назвать?

Я: Ну, с другой стороны это действительно твёрдые сторонники ответственности власти, вообще люди бескорыстные, патриоты, чуждые самоцельных крайностей, и вообще крайностей, кстати, в политических подходах к чему бы то ни было. Если кто когда сгоряча что-то где-то и сказанул – то, без чего можно было обойтись – то это было, так сказать, сугубо личным перехлёстом. И в общем-то по нынешним временам уж точно нельзя сказать, что эти люди этим злоупотребляли.

Ну, а что касается Юрия Игнатьевича Мухина, то, конечно, он, можно сказать, основоположник самой идеи перевода власти – не только в нашей стране, вообще самой идеи – в режим прямой, жёсткой, неотвратимой ответственности перед народом. Весьма мягкой ответственности, добавлю. Но сила её в том, что она а) неотвратима и б) прямая. То есть народ непосредственно оценивает тех, кого избрал управлять страной. Никаким инстанциям он это не поручает и не перепоручает.

В этом смысле Юрий Игнатьевич занимает особое место, может быть, вообще в истории нашей страны и XX века. Но опять-таки назвать его организатором Инициативной группы по проведению референдума «За ответственную власть» нельзя. Может, кто-то и рискует такое сделать, я – нет.

Адв.: Понятно. Скажите пожалуйста, в соответствии с предъявленным вам обвинением вы являетесь лидером региональной ячейки организации АВН, формально переименованной..

Я: Что такое – был лидером? Лидеров там не было, строго говоря.

Адв.: Ячейки-то были?

Я: И ячеек, в общем-то, не было. Были несложные объединения, просто практические. Чтобы информация не сновала непредсказуемыми путями – собирали людей, извещали, что происходит. Но никто никем не командовал. Лидер – он, по определению, командир. Командиров там не было ни на каком уровне и быть не могло.

Адв.: Ну, а вот что означает такое понятие, как «десятник»?

Я: В общем, ничего особенного не означает. Просто человек занимается информационной координацией, чтоб хоть как-то согласовать. Ну, пойти на какую-то акцию…

Адв.: По какому принципу десятки организовывались?

Я: Кто за что взялся, что у него лучше получается – это называется делократия – или он считает, что у него лучше получается, – то он и делает. Так, как он считает наиболее разумным для Дела и для себя.

Соответственно, это касалось и распределения должностей, ничего общего не имеющего с лидерством, командованием тем более, фюрерством и т.п. вещами, очень всем приятными сейчас, по сути, у всех один вопль: вождя покажите, тогда мы подумаем, идти за вами или нет! У нас там не было ничего подобного, даже в принципе и быть не могло. Самая антивождистская деятельность – то была деятельность организации референдума «За ответственную власть».

Десятки – это не значит, что там непременно было десять. Чаще всего их бывало меньше. Просто для простоты назвали десятками.

Адв.: А по какому принципу десятки формировались?

Я: В основном понятно, что по территориальному. Москвич общался с москвичами, подмосквич общался с подмосквичами. В более крупных не было ещё необходимости. Именно потому, что было очень далеко ещё до искомой численности. Хотя бы до приближения к ней.

Адв.: Искомой численности какой?

Я: Получалось, что абсолютный минимум – 50 000 человек. Причём не в Москве, не в области, а не менее чем в половине субъектов федерации. А лучше – и во всех. Ну, это исходит из средней скорости сбора подписей. В данном случае – в поддержку референдума.

Адв.: Скажите, вы чем конкретно занимались в ИГПР «ЗОВ»?

Я: Я в какой-то мере занимался сбором денежных средств – небольших средств на небольшие расходы. Как было сказано – на более чем возможные, что оказалось правильным, юридические услуги. Ну, тут я всем готов помочь был – в таких делах. А уж тем более единомышленникам.

Адв.: Каким образом вы занимались сбором денег?

Я: В местном отделении Сбербанка.

Адв.: Вам кто-то передавал что-то в руки?

Я: Нет, мне никогда никто ничего не передавал. Просто был счёт в местном отделении Сбербанка. И ничего больше.

Адв.: Поконкретней: вы этот счёт кому-то сообщали или как-то иначе? Можете на пальцах объяснить, как это происходило?

Я: У кого была возможность – посылали рублей сто-двести на этот счёт.

Адв.: А счёт тот они откуда узнавали?

Я: Я сообщил этот счёт, естественно, тем, кому обычно сообщаю.

Адв.: А посредством чего?

Я: Посредством электронной почты. Лучшего средства не было – не слишком отвлекаясь от всего прочего. Я ведь не был каким-то освобождённым работником, и работал, работы у меня было много. Я был журналистом в черноголовских газетах, и просто журналистом, и заведующим отделом. Так что я всем этим занимался по остаточному принципу.

Адв.: А собрания какие-то где-то проходили участников ИГПР «ЗОВ?

Я: Проходили, но я был от этого далёк. У меня было мало времени, и средств было не слишком много, чтобы постоянно ездить. Тем более что работа у меня была – журналистом, фотокорреспондентом, заведующим отделом науки, культуры, образования и спорта в «Черноголовской газете» – такая, что просто исключала уверенность, что в какое-то время я могу где-то быть. У меня не было установленных выходных и т.д.; мне было в любом случае не до таких вещей.

Адв.: То есть я вас правильно понимаю, что в собраниях ИГПР «ЗОВ» вы участия не принимали?

Я: Нет, непосредственно не принимал.

Адв.: А каким тогда образом вообще встречались с другими участниками?

Я: Я не мог не пересекаться с ними в Москве на разного рода массовых мероприятиях – более, менее массовых. Естественно, что люди, продвигающие идею ответственной власти, не могли быть безразличными к происходящему и в стране в целом, и в мире в целом, и конкретно в Москве. Сейчас, правда, трудно будет назвать какие-то конкретные дни, события.

Адв.: Каким образом вы распоряжались денежными средствами, которые вам перечислялись?

Я: Я ими не распоряжался, они аккумулировались.

Адв.: Поскольку выбыли держателем этого счёта, это вы должны были осуществлять какие-то платежи?

Я: Я лично ничего не оплачивал с этих счетов. Не приходилось, так как не было такой необходимости.

Адв.: Ну, а как же деньги тратились?

Я: Случалось, что они тратились на какие-то текущие социально-политические, так скажем, расходы. Незначительные суммы. Хотя чаще в эти дела кто-то просто вкладывал свои деньги. Тут я подробностей тоже не скажу. Именно потому, что максимум свободы, максимум инициативы, максимум добровольности. Выгнать из этого Дела за неуплату взносов, скажем, кого-то было абсолютно невозможно. Так же как сказать: делайте то, а этого не делайте. Надеюсь, всё понятно?

Адв.: Честно говоря, не совсем. Денежные средства по какому назначению давались?

Я: Назначений, в общем, было два. С одной стороны, на будущие юридические услуги – и это понадобилось. А с другой – на производство агитационно-просветительских материалов разного характера: от листовок просто информирующих, что есть такой проект, до бюллетеней пробных, экспериментальных оценок действующей власти. И до более-менее монументальной пропаганды – растяжек и т.п. Я этим не занимался совершенно, лично не заказывал, но помню, что было такое.

Адв.: А кто принимал решения о выделении денег, которые у вас аккумулировались?

Я: Это обсуждалось, по переписке, в основном.

Адв.: Вот вы говорили: вы аккумулируете денежные средства, на вашем счёте они находятся. Простой и логичный вопрос: есть какая-то нужда их направить. Кто вам говорит: Вячеслав Юрьевич, нужно потратить какие-то деньги туда-то?

Я: Кто-нибудь из участников референдума мог выдвинуть такое предложение.

Адв.: Любой участник мог?

Я: В принципе, мог любой выдвинуть. Но по первому требованию я этого не делал. Другие высказывались против либо за, что нетрудно сделать, и в соответствии с этим средства могли быть израсходованы. Понятно, что какой-то анархии в расходах не было, быть не могло и не предполагалось.

Адв.: Если не было, быть не могло и не предполагалось, то поясните, как это происходило. Голосование или иной способ какой-то?

Я: Такие вещи решались голосованием, потому что иначе решались бы просто: хочу – и трачу, когда считаю нужным, не интересуясь другими. Не только это, а любые вопросы решались самими участниками, а не какими-то вождями или, допустим, министрами финансов. Извините, если не сразу стало понятно, что я хотел сказать.

Адв.: Скажите пожалуйста, а на счёт размера денежных средств аккумулированных и потраченных можете что-то сказать?

Я: Честно говоря, уже сейчас не могу вспомнить более-менее точных цифр. Могу сказать точно, что это были очень небольшие средства. Десятки тысяч рублей. На средний корпоратив скидывались и собирали больше. Достаточно смешные средства, с количественной точки зрения. Но нам пока хватало.

Большие средства в таких делах нужны тогда, когда они уже близки к финалу. Но тогда уже и участников больше, и энтузиазма. До всего этого было очень далеко, трудно даже сказать, сколько именно. А потом стал и вовсе неактуально…

Короче, это были небольшие средства. Точных цифр, повторю, назвать не берусь.

Адв.: Скажите, пожалуйста, ИГПР «ЗОВ» в настоящее время существует или прекратила своё существование?

Я: Что такое ИГПР «ЗОВ»? Это процесс, это организация референдума. Сейчас, конечно, этого не происходит, уже давно не происходит. Если таким лобовым образом – ломовым, лобовым – этому мешают, то что поделаешь! Тут, как говорится, в консерватории надо что-то исправить. Кто-то может думать иначе, но я считаю, что нет.

Но сама по себе Идея – её, конечно, меньше не стало. Идея ответственности власти, наоборот, получила известность неплохую, в итоге, сравнительно с той, что была до того.

Но повторю, что среди организаций, которые по решению суда были закрыты и об этом было сообщено в официальном реестре запрещённых экстремистских организаций – ИГПР «ЗОВ не было ни до ареста её предполагаемых организаторов, ни после. Решений не было ни до, ни после – именно как об организации. И сейчас тоже нет. Вне зависимости от того, есть организация или нет – таких фактов тоже не было.

Даже если бы решение такое было – что есть ИГПР «ЗОВ, организация, её надо признать экстремистской то ли как переименованную АВН, то ли как организацию, под видом которой АВН продолжает деятельность, то ли как саму по себе экстремистскую, – то к проблематике того времени это отношения бы иметь не могло. Обратной силы закон, что называется, не имеет!

То есть тех, кто участвовал в ИГПР «ЗОВ», невозможно обвинить в злонамеренности, в стремлении обойти закон, нарушить его, кого-то дезинформировать – своих ли, чужих ли.

Адв.: Ещё пара вопросов по структуре и вообще по организации. У ИГПР «ЗОВ» имелись какие-то программные документы, уставные, учредительные?

Я: Их не имелось. Имелась только в самом общем смысле сама идея, ради которой люди согласны поработать. Какого-либо рода документы могли появиться только после создания этой самой инициативной группы и подтверждения того, что она собрана, Центральной избирательной комиссией. Тогда только это могло произойти. Не было уставных документов, так же как и структуры и прочего. Всё это было вопросом будущего.

Более того: утверждены они могли бы быть только после того, как уже собрались, и уже не менее чем в половине субъектов федерации, инициативные группы проведения референдума. Они, может быть, и отказались бы от этого, а может быть, и скорректировали свои прежние цели и их подробности. И уже в таком виде это стало бы – можно сказать, да, документом, программой.

Адв.: Какой-то порядок приёма в члены или участники этого объединения имелся?

Я: Ну, чтобы не сбивать человека с толку, чтобы он не ошибся дверью, что называется, надо убедиться, что он понимает суть проблемы, знает соответствующие важные моменты, части Конституции и т.д.

Адв.: Какие важные моменты?

Я: Подробности понимания самого этого законопроекта – что он предлагает, что нет. Проекта закона, который должен быть утверждён на референдуме. Собственно, не закона, а поправок к двум статьям конституции. А к ним уже закон. К народу с этим обращаться уже можно было.

Адв.: Название имелось?

Я: Закон об ответственности власти, кратко. А поправки – о том, что такой ответственности подлежит Федеральное собрание, такой ответственности подлежит президент. Очень небольшие поправки в сравнении с теми, что сейчас так всех волнуют…

Адв.:И каким образом человек может стать или не стать участником?

Я: Надо убедиться, что человек понимает Дело, тогда он может стать участником. Естественно, никакой клятвы на крови он не приносил, и даже за отсутствие финансовых взносов – ста рублей в месяц – его не исключали.

Адв.: А вообще исключали кого-либо?

Я: Нет, такого не было. Я таких фактов не помню. Разве что кто-то мог сказать: извините, мне это надоело потому, что это чепуха, это неосуществимо, и т.д. Да и таких случаев не помню, но не исключаю, что были.

Обвинитель: Вячеслав Юрьевич, когда вы об Армии Воли Народа услышали, когда она образовалась, какова была ваша роль?

Я: Никакая, просто интересовался такими вещами.

Обв.: Понятно. С кем-то из Армии Воли Народа вы были знакомы, встречались?

Я: Тут я не столько конкретно с людьми; была такая газета «Дуэль», очень мощная, очень интересная. Я больше в связи с этой газетой познакомился. Иногда выступал там в прозе, иногда в стихах. Ничего более интересного в тогдашней оппозиционной прессе не находил. С тех пор такой интересной газеты не было, при всей её неоднозначности, небесспорности, скандальности даже; это было и слабой стороной, и достоинством.

Обв.: Вы просто газету у себя в Черноголовке читали? Или ездили в неё, встречались, общались?

Я: Может быть, пересекался когда-то с кем-то, но газету, естественно, читал в Черноголовке и в Москве, интересовался.

Обв.: Бывали ли вы в редакции газеты?

Я: Лично там бывал, электронная почта тогда была ещё развита мало, я работал тогда на пишущей машинке, приносил туда… нет, даты назвать не могу. Но в 90-х годах были такие случаи, это точно.

Обв.: А в 2008-м, 2009-м?

Я: Да, рукописи статей, стихов. Кроме того, там была очень интересная книжная лавка, и туда заходили самые разные люди, было то, чего нигде больше не купишь. И газеты там тоже были самые разные. В интернете ещё мало что выходило.

Обв.: Вы присутствовали, как вы сами сказали на судебных заседаниях, когда решался вопрос о закрытии АВН. В Верховном суде были. Как вы туда попали, кто вас пригласил?

Я: Я был на множестве подобных мероприятий. Кто пригласил? – в «Дуэли» об этом писали. Кроме того, писали об этом не только в «Дуэли». Я точно не помню, но прочитал, наверное, где-то. Естественно, я не такая важная фигура, чтобы меня кто-то лично куда-то звал.

Обв.: А в АВН кто был вдохновитель? Основные идеи кто продвигал?

Я: Не берусь сказать, кто там был вдохновитель, а основоположником в общих чертах, в общем смысле Идеи ответственной власти и борьбы за неё, конечно, был Юрий Игнатьевич Мухин. Но у меня нет никакой информации, чтобы считать его лидером, вождём АВН, либо что его считали таковым. То есть, может быть, и считали, но что он таким числился, и был таким избран, либо сам себя назначил, а все с этим согласились – это было бы совсем невероятно.

Обв.: После решения суда, что запрещена АВН – что делали дальше?

Я: Наверное, что-то было. Я этим не занимался, я думал, что в любом случае такая сильная Идея не пропадёт – наверняка ей займутся какие-то другие люди, другие организации, объединения. Я в этом не сомневался и, судя по всему, не ошибся.

Обв.: Вы говорили о своём участии в ИГПР «ЗОВ». Когда вы в ИГПР «ЗОВ» вступили?

Я: Где-то в начале 2010-х годов. Когда эта идея стала восприниматься более остро – Идея ответственности власти. В 2011-м эта Идея стала более, скажем так, ценной.

Обв.: Какая идея?

Я: Идея ответственности власти. Введения прямой ответственности власти.

Обв.: В связи с ней вы говорили об АВН. Та же самая идея?

Я: В самых общих чертах Идея та же самая… Те, кто её продвигают, в принципе могут вообще никак не называться. Уже в 2008-м году возникла ещё одна организация, как об этом говорили свидетели, в том числе Олег Кравченко на прошлом заседании. В ней решили не мудрить, а вести прямое действие по закону о референдуме.

Обв.: А каким образом вы стали участником «ЗОВ»? И как вы узнали о ней?

Я: Это не скрывалось. Об этом публиковали сообщения – я узнал из прессы, ещё не из интернета. Точно не скажу.

Обв.: Вы открываете газету, узнаёте об ИГПР «ЗОВ». Ваши действия?

Я: Ну, я, может быть, всего не помню. Нетрудно было найти участников, встретиться с ними. Эти люди не скрывались, атрибутика у них была соответствующая, где была аббревиатура ИГПР «ЗОВ», вариации известного мне лозунга «Ты избрал – тебе судить». На любой сколь-нибудь массовой акции трудно было не заметить столь своеобразной агитации.

Обв.: Вы как это сделали? Вы увидели объявление…

Я: Увидел объявление, потом встретился где-то, пообщался. В каком месте – сказать не могу. Год – скорее всего 2011-й. Достаточно было поговорить с организаторами референдума, разобравшись в сути дела, подтвердить, что я понимаю его и не наврежу, а помогу.

Обв.: С организаторами референдума – с кем?

Я: Сам стал таким организатором. Познакомился с такими, как Валера Парфёнов, как Лаврухин Василий, да много таких. Многие потом отошли от этого дела. С Костей Илюхиным был знаком – меньше, но пересекался.

Обв.: А сами вы стали каким организатором?

Я: Участником референдума – участником в ранней фазе его организации. Одним из таких участников.

Обв.: Вы стали участником Вы упомянули, что существовала почта, и по почте обсуждения. Что за почта, как это функционировало?

Я: Обычная рассылка электронной почты. Кто делал? Лично я рассылок не делал. Есть такая система: посылаешь письмо – его получают сразу несколько человек. Примерно такое там преобладало, как, впрочем, преобладает и сейчас.

Обв.: А с какой почты вам приходила рассылка?

Я: Не помню, разные были.

Обв.: А кто был автором этих писем?

Я: Любой из участников. Когда возникала идея, вопрос недоумение, предложение. Или кто-то просто хотел душу излить… Так всегда бывает, но у нас этим не злоупотребляли.

Обв.: А существовал какой-то общий чат?

Я: Нет, чатов не было.

Обв.: А как вы узнавали, что это письмо пришло именно от участника?

Я: Ну, тут, конечно, возможны были и ошибки, но, в общем и в целом, если человек показал, что он Дело понимает, что-то для него делает, то, в общем, нормально.

Обв.: Хорошо. Для того чтобы быть участником этой рассылки, вы почту кому отдавали?

Я: Я знакомил участников со своим адресом, а они меня – со своими. Как это происходит при обмене информацией: такие знакомые, сякие знакомые, – да, но они понимают, с ними можно иметь дело. Самоорганизация в сетевом, в почтовом общении.

Обв.: Вы стали участником – увидели флаги, познакомились, а в какой момент появилась почта?

Я: Где-то тоже тогда примерно. Оставляешь свой адрес, как все всегда делают.

Обв.: Кому писали?

Я: Тем, кто так или иначе участвовал в этом Деле.

Обв.: Парфёнов уже является участником, вы что, пишете ему на почту?

Я: Если я уже уверен, что кто-то знает дело, я не буду тратить время на выяснение этого, зачем это нужно.

Обв.: А кому пишете?

Я: Тому, кто ещё, может быть, не знает, но кто этим интересуется; может быть, ещё до конца не разобрался. Тогда, соответственно, с ним можно побеседовать в реале, а можно по электронной почте. Убедиться, что он понимает суть дела либо понимает не совсем так, либо совсем не так, как надо. Тогда приходится ему на это указать.

Обв.: А изначально как понимали, что это кого-то интересует?

Я: «Меня интересуют книги Юрия Мухина, есть у него ещё такая идея» – так примерно это может начаться. Кто-то может говорить с совершенно случайным собеседником, сказать ему: есть вот такая интересная идея, о ней можно прочитать там-то и там-то. Бывает, что человек увлекается и выходит на дальнейший контакт, только и всего.

Как в любом деле, где используют переписку вообще, а последние десятилетия – электронную переписку. И где нет никаких особых секретов.

Обв.: А вот эта идея – ответственность власти – ИГПР «ЗОВ»: кто её сформулировал?

Я: Первоначально – ещё до попыток как-то организоваться – Юрий Игнатьевич Мухин. Я не могу назвать кого-то его, скажем так, соавтором. В самом общем смысле автор идеи и основоположник борьбы за ответственность власти – он.

Назвать автора какого-то конкретного текста с точностью до запятой – не берусь. Но мне, по крайней мере, что-то вносить в них не доводилось. Не потому, что не принимали, а просто потому, что не приходило в голову что-то, что стоило бы предлагать.

Обв.: Как проходило голосование? Кто вопросы на голосование ставил? Поставить вопрос на голосование мог любой участник? Вообще любой: вот вы вчера его встретили в магазине…

Я: В принципе, да, если он считается участником. Ну, как правило, никто так с ходу не спешил. Какой-никакой авторитет в кругу единомышленников был нужен.

Обв.: А вот является он участником или не является – как решали?

Я: Человек должен считать себя таковым и подтвердить это тем, что он понимает суть Дела.

Обв.: По его мнению, он знает?

Я: Мы можем проверить. Если он, к примеру, скажет, что ответственность власти – на фонарях всех сволочей развесить, мы скажем: мы понимаем ваши тонкие чувства, но это совсем не то. Ну, это модель такая. Я лично таких случаев не помню, но что-то отдалённо похожее быть могло.

Обв.: Понятно. В голосовании кто участвовал? Все участники?

Я: Такого, наверное, чтобы участвовали все до единого, нигде никогда не бывает. Те, кто поактивнее, наверное, участвовали чаще. Если, разумеется, что-то заинтересовало одного-двух, и они высказали своё мнение, то этим и кончалось. Именно потому, что самоорганизация и самоуправление. Никакого бюрократизма не предполагалось. И не было.

Обв.: Как вы можете пояснить, показания, что вы посещали собрания на с адово-Триумфальной и участвовали там в собраниях, обсуждениях, голосовали?

Я: Я что-то такого не помню.

Обв.: В частности, Мухин об этом говорил.

Я: На обсуждениях дел ИГПР «ЗОВ» я, может быть, и мог присутствовать, но, как правило, обходилось без меня. Этим занимались в основном москвичи. Я если высказывался, то вполне хватало электронной почты для разъяснения моего мнения на разные темы. В общем-то не был; если и был, то, как говорится, в пределах статистической погрешности.

А где был, так это на массовых мероприятиях, когда совпадали с выходными. Когда надо было именно участие людей – чтобы их было хоть сколько-то, раздавать листовки, собеседовать. Мне в лучшем случае ехать час до Москвы и ещё полчаса, в лучшем случае, внутри Москвы. Москвичи съезжались пообщаться вживую, а все общие вопросы можно было решить при помощи почты, легко общаться хоть с Москвой, хоть с Владивостоком. Во встречах вживую по большей части просто не было необходимости.

Обв.: Вы занимались сбором средств, аккумулированием их. А как решили, что это нужно?

Я: Тоже, наверное, поставили на голосование и решили, что лучше собирать, чем не собирать. Как именно – этого я сказать не могу. Это, видимо, происходило без какого-либо моего участия. Но я с этим согласился.

Обв.: А как решили, кто и сколько будет сдавать?

Я: Сто-двести рублей с участника, но опять-таки по возможности, никакой обязаловки.

Обв.: А информацию кто довёл?

Я: Не могу сказать точно, видимо, получил в ходе рассылки.

Обв.: А вы эту информацию до кого-то довели?

Я: Возможно.

Обв: А почему выбрали именно вас?

Я: Наверное, решили, что у меня наиболее честные глаза, как-то так... Участники референдума и решили. Тут даже дело не столько в том, кто решил, а в том, кто готов был взяться. Кто-то взялся, допустим, за сочинение просветительских материалов, взялся – ну, и получалось у него. А кто-то взялся за это. Я, может быть, взялся за это с чьей-то подачи, а может быть, сказал: а давайте, я буду делать это. Точно не помню, но никто особо возражать не стал. Можно было обойтись без этого, но решили, что лучше собирать, чем не собирать. Хотя, в принципе, и так кто-то тратился из своих средств, когда надо было что-то напечатать и т.п. Но решили, что лучше на всякий случай собирать, потому что предполагали возможность случаев, когда понадобятся юридические расходы. И в этом не ошиблись.

Обв.: Вы сами вызвались или как?

Я: Кто-то выдвинул, видимо, меня. Я подумал-подумал и сказал: ну, что ж берусь. Кто именно? – этого я сказать не могу.

Обв.: Почему я такой вопрос задаю: вы, исходя из вашего рассказа, довольно случайный человек, увидели газету, пришли на митинг, увидели знакомую атрибутику, подошли к тому, кто держал флаг, поговорили, обменялись почтой и стали переписываться в почте. Вас почти никто не видел, вы два-три раза были на Маяковской…

Я: Я пообщался с наиболее активными продвигающими эту идею и, видимо, вызвал у них доверие. С Юрием Игнатьевичем Мухиным я был знаком и до этого, его положительное отношение значило очень много, это понятно, хоть он и не был никаким вождём. С Валерой Парфёновым был знаком, с некоторыми другими… Есть всегда в любом деле актив. Даже в деле, где нет руководителей, начальников, бюрократов, министров финансов.

Обв.: Ведущий были?

Я: Ведущий – это сильно сказано, но явно не из самых неактивных. Всё-таки что-то делал.

Обв.: Что вы делали такого активного, что вас выделили?

Я: Видимо, я довольно быстро показал себя понимающим суть дела, стремящимся довести её до других.

Обв.: И сколько других людей вы ввели в ИГПР «ЗОВ»?

Я: Я имею в виду, что, скажем, поработал хорошо на паре-другой массовых акций – и, в общем, уже понимают: со мной можно иметь дело. Тут не надо особой раскачки. Известно, где и у кого можно двадцать лет не тратить времени на раскачку. А в таких делах быстро понимаешь, что и кто почём.

Обв.: Вы сколь людей пригласили?

Я: Не считал, но тут ведь иной раз не угадаешь, я или не я привёл нового участника. Исходную заинтересованность мог создать я, ну а дальше уже нельзя записывать его только на мой счёт. Дальше человек, в общем-то, сам определяется.

Несколько человек с моей подачи заинтересовались.

Обв.: А вы сами как приглашали?

Я: Совершенно как угодно. Если, скажем, считать тех, кого я информировал, что есть такая Идея хорошая, референдума – то тут вообще не сосчитаешь. Если я, допустим, раздаю листовки, где об этом написано, то информирую сотни людей сразу. Если два-три из них заинтересуются – уже хороший результат. Можно зачислить этот процесс на мой счёт, а можно сказать, что я был только передаточным звеном, но активным.

Обв.: А как дальше? Брали его контакты?

Я: Сейчас просто не скажу. С десятками людей я на эту тему общался. Но какие-то имена конкретные назвать не могу. Говорил в общих чертах.

Обв.: Возвращаясь к теме сбора денег. Голосование об этом проходило в интернете?

Я: Я не уверен, что было голосование, но, наверное, что-то вроде голосования было. Насколько я знаю, возражающих сильно не было. Так же как не было, по-видимому, желающих за это дело браться. А я был не против.

Обв.: Как это происходило?

Я: Согласился. А затем завёл счёт у себя в черноголовском отделении Сбербанка на своё имя. Чтобы не путать с другими доходами и расходами.

Обв.: Вы это счёт кому-то передали?

Я: Естественно, что этот счёт был известен, как известны многие счета, куда поступают, как сейчас говорят, донаты. Тогда ещё такого слова не знали. А сейчас таких счетов очень много, я и сам, бывает, такие счета у себя размещаю. Скажем, для помощи политически преследуемым, их семьям и т.п. вещи.

Обв.: Вы где разместили? Или вы кому-то из активных участников передали?

Я: Ну, просто те, кто участвовали уже, они этот счёт знали и могли им пользоваться.

Обв.: Это происходило так же в 2011 году?

Я: В 2011-м, несколько позже, скорее уже ближе к концу – началу 2012 года.

Обв.: Денежные средства, которые туда поступали – примерно сколько? Скромная сумма? Примерно какая?

Я: В конечном итоге, не очень много. Когда всё это стало в 2015 году де-факто-закрытым, без достаточных на то судебных оснований, то немного было. Около 60 тысяч.

Обв.: Ста тысяч там не было. А какие-то деньги вы оттуда снимали?

Я: Лично я для каких-то своих действий ничего не снимал. Переводил – это бывало. На какие-то расходы тем, кому это было нужно. Скажем, для изготовления какой-то атрибутики. Вот это я помню; Парфёнов заказывал флаги. Год? – год я назвать не могу. Может быть, это было раз, может быть, два. Я не удержал в памяти таких подробностей. Но это было не слишком много.

В конце концов, собирали и на сам будущий референдум. Но это только в очень отдалённой перспективе.

Обв.: Вы знакомы с обвинением, в обвинении фигурирует много случаев. Подтверждаете?

Я: Случаев там много. Если что есть, то было, конечно, переводы были.

Обв.: Именно Парфёнову надо было переводить: вот он высказался – мне нужны деньги? Или как?

Я: Если кто-то высказывался, то он должен был это обсудить. Если находилось много несогласных, этого не делали. Но, конечно, никто не сомневался, что, скажем, растяжки на массовых акциях нужны. Как высказывались? – опять-таки в электронной почте.

Обв.: Мэйл-почта? Видите, что пришло письмо от Парфёнова, скажем?

Я: Нет, я больше пользовался жмейлом.

Обв.: Пришло входящее. Дальше как?

Я: Высказываются на эту тему, Как вижу, что высказываются? – все высказываются: за, против.

Обв.: Вам пришло письмо на ваш почтовый ящик. Где обсуждение происходит?

Я: В рассылке. Понимаете, рассылка приходит не только мне. Она приходит ещё многим сразу. Каждый может высказаться.

Обв.: А как вы видите?

Я: Приходит ответное письмо. Такой-то и такой-то согласен либо не согласен. Либо согласен, но должен уточнить.

Обв.: Понятно, и сколько участников этой рассылки?

Я: Число участников доходило до десятков, но, конечно не часто количество ответов было столь велико. Как определял число участников? – сколько приходило ответов, столько их и было.

При этом я вижу письмо, направленное не только мне. Я знаю, что его и другие прочитали, это письмо. Что тут непонятного? А там дальше люди высказывались.

Можно ли ответить индивидуально, спрашиваете? Можно и индивидуально, но в таких случаях логично отвечать так, чтобы прочитали все. Ну, как если бы эти люди собрались в каком-то помещении, один выдвигает предложение, а затем люди высказываются порознь, либо голосуют сразу.

Точно так же это происходит, как сейчас говорится, в киберпространстве. Никаких загадок тут нет.

Обв.: Вот не поступило возражений, к примеру, Парфёнову – он говорит, что нужны деньги. Как сумма определялась? Вы видели, вы подтвердили – много переводов…

Я: В зависимости от задач, которые стоят.

Обв.: Как это было? Сколь просил, столько и давали?

Я: Сколько просил, столько и переводил. Естественно, не просто он просил – ему переводили, а это было общим делом.

Обв.: А как это было общим делом? Он говорит: надо делать листовки?

Я: Ну, да.

Обв.: А где, как?

Я: этого я уже не знаю. Где-то заказывал, мы видели результаты, хорошо. Я лично заказами не занимался.

Обв.: Вы, допустим, перевели ему 20 апреля 2014 2000 рублей, 8 мая – 9000. Дальше как? Какую-то отчётность прислал? Чек или ещё что-то?

Я: В то время как-то обходились без присылки чеков. Мы достаточно друг другу доверяли. Как мне доверяли, так и я доверял. И всегда видели: если кто за что взялся, то он сделает.

Обв.: А вы где-то публиковали, что вам денег поступил столько-то? Кому-то приносили эту информацию? А сколько-то денег вы отдали? Барабаш взял, Парфёнов и т.д.?

Я: Извещать, что кто-то сделал добровольный взнос – этого я не делал. А когда какие-то траты приходили, серьёзные более-менее – разумеется.

Сообщал тот, кто считал, что нужно на что-то потратить деньги. А сообщений, что они потрачены, я не помню.

Скажем так: ревизионных комиссий не было. Достаточно доверяли. И, как правило, люди сами на подобные дела тратили своих средств больше, чем кто-то вносил. Те, кто непосредственно этим занимался. Не афишируя это и тем более не спрашивая разрешения.

Обв.: А Барабашу пересылали?

Я: Пересылал или нет – не помню точно. Могло быть что-то такое. Мог бы Барабашу пересылать как человеку активному, тоже что-то делающему.

Обв.: А куда пересылать, они сообщали?

Я: Было, наверное, куда пересылать. Номера счетов сейчас не назову.

Обв.: Обращаются в общую рассылку: нужно сделать листовку. Возражений не поступило. Ваши действия? Вы тут же берёте и отправляете?

Я: Тут же, не тут же, но отправляю. Куда, спрашиваете? Логично оправить на счёт человека. Так и было – отправлял на счёт человека, который взялся за дело. Это логичней, чем снимать деньги с одного счёта и в натуральном виде передавать. Тем более для того, кто живёт вдали от Москвы.

Обв.: То есть вы согласовывали этот момент с Барабашом, с Парфёновым – куда пересылать?

Я: Как же иначе могло быть. Но, в общем, тут тоже было больше личного энтузиазма, инициативы, чем дебит-кредит, отпечатки пальцев…

Обв.: Мы говорим о том, что это было до 2015 года…

Я: Добавлю, что не было ни одного случая, чтобы средства наши были потрачены на какие бы то ни было материалы, признанные экстремистскими хоть до, хоть после начала судебных преследований. Лично мне неизвестно и, насколько я знаю, другим тоже неизвестно, и в делах этого тоже нет. Это моё замечание, прошу занести в протокол.

Обв.: Армия Воли Народа признана экстремистской организацией. Вот вы получили деньги и передаёте на распечатку агитации. Вы как-то убеждались, что за агитация, будет ли она соответствовать?

Я: Не было случая, чтобы она не соответствовала. Я, к примеру, не сомневался, что там не будет чего-то от имени той же АВН. И, в общем, не ошибся.

Обв.: Существовала АВН, участниками которой были знакомые вам Мухин…

Я: Она уже не существовала.

Обв.: И эти участники АВН разместили какую-то информацию, которая признана экстремистской. В составе ИГПР «ЗОВ» вы этим участникам АВН передаёте денежные средства на какую-то агитационную продукцию. Как вы знали, будет она экстремистской или нет? Как-то спрашивали, проверяли?

Я: В самом общем смысле я не сомневался в уме и осмотрительности тех, кто это делал. Сверх того, я мог увидеть какие-то модели, тексты, темы. В общем, как это будет выглядеть – я мог увидеть и до этого. Как правило, это обсуждалось с другими. В обсуждении я мог и не принимать участия, но, по крайней мере, я знал, на что планируется потратить.

Обв.: Изображение на флаге, или на листовке, или на плакате?

Я: Я ни разу не видел – я интересовался такими вещами, чтобы не погореть – ни каких-либо призывов не по теме, выходящих, так сказать за рамки, ни какой-либо символики, отнесённой к экстремистской, запрещённой. Ничего такого там не было. Ни разу не был обманут в своих ожиданиях. И предварительно, и тем более в итогах.

Обв.: То есть прежде чем отправить деньги, скажем, к 1 мая, вы содержание плакатов обсуждали?

Я: Ну, разумеется, обсуждал содержание не только я. В рассылке нетрудно было предоставить его на общее рассмотрение, чтобы лучше получилось. Для того, чтобы не было сомнений у своих, и для того, чтобы кто-то мог донести свои идеи по максимуму лучше.

Я не могу сказать, что активно в этом участвовал, хотя иногда, может быть, что-то и предлагал.

Обв.: Почему в 2015-м году деятельность ИГПР «ЗОВ» перестала действовать?

Я: По факту. Начали преследовать некоторых людей как организаторов. Слышал я, что и на меня что-то заготовили. Для меня это было крайне неожиданно. Вдвойне неожиданно именно потому, что ни каких-либо предупреждений не было, ни сомнений, что мы занимаемся чем-то неправильным, со стороны Центризбиркома. Ни от других. Обрушилось как снег на голову даже не совсем понятно что, поскольку прежде, чем обвинять кого-то в создании экстремистской организации, организация должна быть признана таковой судом. А прежде, чем признана, должны быть предупреждения на эту тему. Не было ни того, ни другого.

Может быть, мы были недостаточно проницательны, чтобы вот такой обходной маневр следствия, прокуратуры и суда предположить. Что в обход предупреждений о недопустимости деятельности какой-то организации и закрытия просто объявят каких-то людей создателями запрещённой организации под видом другой. «Формально переименованной» и т.д.

Мы не могли такого предположить. Ни те, кого обвинили, ни все остальные. Вроде, организации нет среди запрещённых, и даже не предвидится, – что называется, по факту.

Обв.: Возвращаясь к началу: а кто вас представил в качестве участника?

Я: Этого я, честно говоря, просто не помню, а, может быть, и не знаю. Но большого значения это не имеет. Убедились в понимании мной сути дела, согласились: да, есть у референдума «За ответственную власть» ещё один участник. Для того времени я был уже безусловно хорош.

Обв.: А когда привлекали новых участников – кроме личного общения, а затем обмена какими-либо контактами, вы в каких-либо ещё частных формах где-то привлекали? Вот, в частности, здесь прозвучало, что один из Крыма приехал, Власов, вчера мы запрашивали?..

Я: Вполне возможно, что я с кем-то беседовал, с кем-то мог беседовать просто так. Ведь тут как: едешь куда-нибудь, в тот же Крым хотя бы (хотя в Крым я тогда не ездил), встретишь человека, с которым можно разговориться – и обязательно ввернёшь что-нибудь про идею ответственной власти. Я, естественно такой возможности никогда не упускал. Хотя бы просто для того, чтобы мне и другим интереснее было жить. Да что там: я в Пятигорске заходил в местные отделения ЛДПР, ЕР, рассказывал, какая есть хорошая идея. В принципе, для всех-то закон, это не есть что-то отвлечённо-оппозиционное, это всем должно быть интересно и актуально, и остаётся таким.

Да что там: как бы я ни относился к тому же Путину… (недовольное ворчание судьи). Если бы он, сейчас, Закон такой принял, я бы его, что называется, святым бы своим назначил!

Ну, это модель, в данном случае.

Обв.: Скажите, пожалуйста: возвращаясь к тому, которого упомянул свидетель защиты, Власову, – помните, в какой период времени?

Я: Помню, что это было уже, так сказать, после нового формата Крыма, – вот в этом я не сомневаюсь. Убедился, что человек дело понимает. Человек оказался, скажем так, с глубоким подтекстом, но формальное понимание показал, мне не было известно, кем он там, сам по себе, но никаких секретов ни от кого не было. Все, кому надо знали об этом.

Обв.: Вы лично с ним общались?

Я: Нет, я не знаю, кто это вообще.

Обв.: Понятно, что понимание у него есть, а дальше вы что делали?

Я: Сказал: есть такой человек. Но каких-то развёрнутых отношений с ним, даже виртуальных, не было.

Обв.: А в Крыму он жил где?

Я: Понятия не имею. Я в Крыму не был с 1991 года. Я даже не уверен, что он представлялся, что он из города какого-то. Из Крыма – что-то такое было, но не насчёт города.

Обв.: Участвовал ли он в организации?

Я: Тогда и времени особо участвовать не оставалось. У меня нет сведений, что он там сильно участвовал. Рассылки, голосования, обсуждения? – может, и был он там, но я этого точно не скажу.

Обв.: А кому вы его представили?

Я: В рассылке, видимо, сообщил, что есть такой новый человек, понимающий, в чём дело, из Крыма – территориально деятельность расширяется. Хотя, в общем-то, идея для всех хороша – и на Украине, и где угодно, и тогда, и сейчас. Не сомневаюсь.

И, в общем-то, повторю – мы ничего не скрывали, обращались с нашей Идеей ко всем президентам, к Госдуме, к Совету Федерации; все там об этом знают. И ни разу никто не говорил, что это плохо. Как в открытую никто не говорил, что это хорошо.

Судья: Были ли отчёты о состоянии счетов?

Я: Нет, отчётов о текущих суммах систематически я такого не делал. В общем-то не было такого обычая. Скорей мог возникнуть вопрос, сколько у нас средств – тогда я мог на этот вопрос ответить.

Судья: Но кому-то непосредственно, в какие-то временные периоды, такие отчёты делали?

Я: Нет, никакой периодичности ни от тех, кто давал деньги, ни от тех, кто мог сказать, сколько их, не было.

Судья: Когда деятельность АВН была прекращена, вы были уверены, что идея хорошая, идея не пропадёт, и не ошиблись – поясните, пожалуйста, какой организации эта идея соответствовала?

Я: В самых общих чертах Идея ответственности власти – вот такая – то есть избирают управлять страной парламент и президента, или без президента, а потом по итогам работы оценивают. Заслуживают они награды, заслуживают наказания или без последствий.

Сама по себе эта Идея – в самых общих чертах, без подробного словесного оформления, словесно-документальной аранжировки – она стала хорошо известной и, в общем-то, её на разные лады поддерживают самые разные люди. С некоторыми вариациями. Например, Игорь Стрелков хорошо известный, у него есть программа для поста главы Новороссии. Или Павел Губарев был такой с ним в Донецко-Луганском регионе, тоже был за это.

Судья: ИГПР «ЗОВ»?

Я: ИГПР «ЗОВ» к этой идее, безусловно, относилась. Именно к идее к этой, хотя вариации, конечно, есть. И раньше были вариации, и сейчас тоже.

Судья: И ещё для суда проясните вопросы по личности: с кем проживаете, источники доходов состояние здоровья?

Я: Сейчас я достиг пенсионного возраста, скоро буду получать пенсию. Сейчас – безработный, доходы – по большей части сбережения, скажем так. Работу я потерял в 2017 году, я был журналистом.

Проживаем с моим братом и матерью, ей 87 лет, она нуждается в нашем постоянном уходе. Брат, младший – индивидуальный предприниматель, художник.

Судья: Ещё кто-то из родственников есть на иждивении, кому помогаете?

Я: Других нет. Маме помогаю материально. Брату тоже помогаю в общих расходах.

Судья: И по поводу вашего состояния здоровья.

Я: Не могу пожаловаться на какие-то острые заболевания. Я прошёл в позапрошлом году обследование в психбольнице, выясняли насчёт моей адекватности, решили, что просто комиссии не хватит, отправили туда ещё на месяц. Я состою на учёте у психоневролога, на хроническом учёте, потому что я вынужден принимать лекарства, которые, к сожалению, не всегда и не везде продаются без рецептов. То, что ими приходится контролировать, называется повышенной судорожной готовностью, на чём-то другом особо не сказывается, кроме некоторых физиологических деталей, особо не мешающих жить. И, в общем, когда я эти лекарства, относящиеся к психотропным, принимаю, больших проблем у меня и со мной нету.

Судья: Дополнительные вопросы есть?

Обв.: Кто был автором проекта Закона и поправок к Конституции?

Я: Не сомневаюсь, что никак не мог не приложить руку Юрий Игнатьевич Мухин. А впрочем, это могли быть и люди, с которыми я вообще никак не пересекался. Всё ведь это разрабатывалось года так с 2008-го.

Обв.: В составе АВН?

Нет, совершенно не в составе АВН. Была такая МОД «ЗОВ», Олег Кравченко называл себя одним из создателей этого проекта. МОД «ЗОВ» появился совершенно независимо от АВН, это не всем понравилось. Может быть, к тому, чем пользовалась ИГПР «ЗОВ», Мухин руку вообще не прикладывал, а только те люди, которые году в 2008-м делали вот такую альтернативу.

Обв.: Вы говорите ИГПР «ЗОВ» предлагал проект закона, к тексту данного закона имел отношение в том числе Мухин.

Я: В каком смысле имел отношение? Он точно имел отношение к генерации самой идеи. Что же касается текста, то тут этого я не знаю, тут надо спрашивать не меня.

Адв.: У меня один вопрос. В основном чем вы занимались, будучи участником ИГПР «ЗОВ»?

Я: Сбором средств. В общем-то, ничем больше.

Судья: Дополнения есть?

Я: Вот письменные заметки к допросу подсудимого. Подключите их к делу.

*

Процесс завершён, срок идёт. Общая стабильность неумолимо тает. Борьба продолжается.

Вячеслав Горбатый

Вложение	Размер
определение.pdf	212.92 КБ