Маркс - в помощь?

Ложная гипотеза не означает мистификации.

Автор ложной гипотезы не обязательно дурак, он может быть и научным гением. Если гипотеза живуча – даже весьма вероятно.

Так, представления о флогистоне и теплороде не дураками были некогда сформулированы. Фантазии братьев Монгольфье насчёт «электрического дыма», поднимающего аэростаты, не обесценивают их изобретения. И уж тем более невозможно усомниться в гениальности Птолемея.

В сделанном В.Н. Парфёновым видеоролике РОТ Фронт URAL Ю.И. Мухин подробно объясняет, почему он считает ложной гипотезой ни много, ни мало – марксизм. А также в каком отношении марксизм находится к коммунизму, к социалистическим революциям, истории Советского Союза и других социалистических стран, к невесёлым постсоветским реалиям.

Разницу между коммунистами и марксистами Юрий Игнатьевич заметил, по его словам, в начале 1990-х, увидев мгновенную и огромную (на два порядка!) убыль в составе КПСС, по инерции ещё существовавшей.

А наметилась, считает он эта пропасть, ещё тогда, когда ни коммунистов, ни марксистов ещё не существовало: в начале позапрошлого века, когда «теоретические» умствования на темы экономики разошлись с практической деятельностью на её ниве. Как то запечатлел, к примеру, А.С. Пушкин в образе Евгения Онегина.

Тот, напомним, свёл управление своим имением к абсолютному минимуму: крестьянин платит «лёгкий оброк» – и больше к крестьянину вопросов нет, предложений и указаний тоже. Свёл – и уехал в столицу рассуждать в салонах о том, «как государство богатеет» по Адаму Смиту.

Во второй половине XIX века дети и внуки Онегиных и Печориных принялись рассуждать о том же самом уже по более впечатляющему Карлу Марксу. А век спустя, на исходе советского времени и позже, совсем другие, казалось бы, люди мудрствовали уже по Джону Кейнсу и Милтону Фридману, Карла Маркса ничтоже сумняшеся «ниспровергая».

Такому «подходу» к экономике с онегинских и более ранних времён подыгрывала т.н. латинская система образования, требующая демонстрации на экзаменах канонического свода знаний, но не умений в делах.

Отсюда – распространённое во всей Европе желание не работать, а только говорить, считая это работой. Да ещё самой квалифицированной, «элитарной».

А если «элитариям» этого «недодавали» – предлагали, скажем, поработать не преподавателями дома, а управляющими в колониях – «элитарии» считали это поводом для больших социальных изменений. В пределе – для революции.

И, в общем, в этом шли параллельными курсами со своими антиподами – с теми, кто искренне готов был посвятить свою жизнь служению обществу. (Это сложнейшая и увлекательнейшая, творческая задача.) Обществу, тогда крайне несправедливому. В России, где даже хлебное изобилие не было гарантией от массового голода, это ощущалось особенно остро.

Кого было больше, первых или вторых – догадаться нетрудно.

А Карл Маркс имел то огромное преимущество перед современными и предшествующими мыслителями, что сумел придать своему учению вид науки – и так придать легитимность делу антимонархической и антибуржуазной революции. Т.е. сумел дать впечатляющий ответ на неизбежный вопрос: «А на каком основании вы, революционеры – именно вы – должны сменить царя и капиталистов?»

Плюс в России западный авторитет был «предпочтительнее» местного уже потому, что западный, «маде ин не наша».

И закономерно, что в 1917 году в первом послефевральском итоге удавшейся наконец-то антимонархической революции Россия получила вроде бы власть, вроде бы социалистических революционеров на все вкусы…

Но таких, которым власть как ответственность за войну и мир, за хлеб и порядок, за настоящее и будущее – была нужна не больше, чем Зюганову и Жириновскому с 1991 года и по настоящий, увы, момент.

Такие проблемы революционеры в большинстве своём предпочитали «тактически» спихнуть на Временное правительство (по сути дела, на хунту). А «стратегически» – на неясное «послеучредилочное» будущее.

Война, разруха, голод не слишком смущали «победителей тирании». Зато их искренне возмутило заявление Ленина: «Есть такая партия!» Партия большевиков, готовая взять на себя власть как работу – и всю неизбежную ответственность. А также (и потому) не боящаяся использовать – даже в качестве решающих – абсолютно немарксистские лозунги. Начиная от «Земля – крестьянам!» Т.е. мелкой буржуазии. Вместо «положенного» превращения крестьянства в сельский пролетариат – в, по Марксу, передовой и последовательно антибуржуазный класс.

Но никогда до взятия власти большевиками, напоминает Юрий Игнатьевич, не было случая, чтобы Россия так расцвела. Не только выйдя по экономике на второе место в мире: по идеологии – всерьёз и надолго заняв первое. А по влиянию в международных делах оставив царскую Россию далеко за (новым) флагом.

Марксизм, однако, и к этим успехам никакого отношения не имел. Дело было в другом: во главе страны (в кои-то веки!) оказались Люди, видевшие служение народу целью своей жизни.

И в первую очередь – Ленин. Даже развившийся в ещё более крупного политика Сталин в ленинском приоритете никогда не сомневался. Но и далёкие от однозначности фигуры (крупнейшая из таких – Троцкий) сумели сделать для Советской России очень много.

Но при всех этих успехах здесь – не случилось ни победы, по Марксу, социалистической революции в одной из наиболее развитых стран, ни тем более распространения этого процесса на все подобные. Всё произошло строго наоборот.

Вторая по времени и масштабам социалистическая революция – через, округлённо, тридцать лет в Китае – дала примерно ту же картину, что в России.

А в западных странах с развитым пролетарско-профсоюзным движением, с сильным, вроде бы, социалистическо-коммунистическим – по-прежнему никаких революций. (Как это остаётся до сих пор.) Напротив: «марксов» Запад успел отличиться по части фашизма, в 1930-х мало где в Европе не успевшего победить.

Но много ли, спрашивает Юрий Игнатьевич, сам Карл Маркс знал о рабочем классе? Достаточно ли, чтобы понять, к примеру, что главным противником изобретений является рабочий класс? Новшества заставляют рабочий класс производить больше, а получать меньше; самый передовой?..

А как марксизму тот факт, что ткачам Иваново-Вознесенска (это, напомню, историческая родина Советской власти) оказалось «всё равно», на Гитлера работать или на Советскую власть? Они принялись сопротивляться эвакуации заводов. Если мерить строго экономически – то да, всё равно.

По части того, как выглядит коммунизм, Маркс тоже не много дал. Времени, однако, с той поры протекло много.

И вот нынешние левые на вопрос, как они представляют себе коммунизм, внятных ответов по-прежнему ( = по Марксу) не дают! Так же, как внятных ответов на этот вопрос не дождался советский народ от, по выражению Юрия Игнатьевича, «кучи попов марксистского прихода» (а дождался от них же совсем другого).

Вывод: более чем за полтора столетия марксизм не помог увидеть «коммунизма естество и плоть» (В.В. Маяковский). Ergo, продолжать ждать от марксизма подвижек на этом направлении глупо.

А вот присмотреться к «основополагающей» формуле коммунизма «От каждого по способностям – каждому по потребностям» давно пора.

«Потребность», скажем, хапать, хапать и хапать она тоже включает? Если да, то чем тогда хапанье здесь и сейчас хуже или лучше хапанья «при коммунизме»? В этой своей области марксизм, по жёсткой оценке Юрия Игнатьевича, явно граничит с маразмом…

В начале 1950-х, когда, казалось бы, когда всё самое трудно и страшное было позади – Сталин повторял: «Без теории нам смерть!» При том, что в руках вроде бы учение, о котором каждый школьник знал: всесильно потому, что верно. Тем более если творчески его развивать.

Но – не «без развития теории», и не «нам будет трудно». А «без теории», словно её нет. И «смерть». Конец всему.

Логичней всего предположить, что Сталин имел в виду теорию о том, как из современных ему людей сделать тех, кто живёт во имя общества, на благо общества, видит в том цель своей жизни – и получает удовольствие именно от такой жизни.

Таких людей тогда было уже – и как никогда прежде! – много. Но большинство и тогда не было таким. Сталин не мог не видеть этого хотя бы по своему окружению.

Проект ответственности власти, который предложила ИГПР «ЗОВ» – менее всего проект возможности в будущем «отомстить» кому-то, хоть возможность такую и допускает. Главное в нём – чтобы во власть не шли уроды. Чтобы власть поднимала остальных до своего уровня: избранное меньшинство – избирающее и оценивающее большинство.

В таких вопросах, убеждён Юрий Мухин, необходим выход на уровень понимания смысла жизни, плохо совместимый с атеизмом марксистского образца (нет бога = заведомо нет души не в метафорическом смысле слова, и т.д.)

Без постановки как основополагающего – вопроса: кто есть человек в мироздании? Конечная цель эволюции живого – или обобщённый «Абрамович на яхте»? Для второго «варианта», что ли, природа создала человека?!

Между «удовольствием» жрать икру ложками и удовольствием построить Днепрогэс – не бездна, а бездна бездн!

Но философов, способных поставить и разрешить вопрос: в чём смысл жизни человека? зачем человек создан природой? – во времена Сталина не хватало. Хотя формальных запретов на постановку таких вопросов не было и быть не могло.

Найти ответы на эти вопросы и, найдя их, создать государство, соответствующее подлинным запросам человека, подлинной цели его жизни – это и было бы построением коммунизма. Общества справедливости, общества трудящихся. Тех, кто живёт достойно как минимум при жизни, а максимум – и после смерти (хотя это уже вопрос слишком сложный, чтобы так вот браться за него с ходу).

И лучше Марксу, уверен Юрий Игнатьевич, было бы прямо объявить своё учение – учением, аналогичным христианству, новой верой. Как это, в общем-то, для многих было, да и остаётся.

Но дело в том, что такое отношение заведомо проигрывает старым религиям. Тем более без – опять-таки – прояснения: а чего именно «коммунистического» вы хотите?

И потому главная польза от современных левых – что они не сторонники нынешнего Кремля. Но польза эта невелика: боится он их явно меньше, чем Навального и его сторонников. (Левые, впрочем, да и почти все остальные, по части этого страха от Кремля как минимум не отстают.)

В мировом масштабе успехи коммунизма тоже весьма туманны. Есть КНР, есть Вьетнам, Куба, КНДР. Но марксизм их создателям тоже был даром не нужен.

(Впрочем, ещё в ранней Советской России знатоков марксизма это знание скорее пугало: на Западе-то ничего существенного по Марксу не происходило!)

Говоря о современном Китае, вспоминают в первую очередь: там развивают и развивают промышленность, там расстреливают коррупционеров и наркоманов. Расстреливают коммунисты КПК, и в России это мало кто не одобряет, по причинам более чем понятным…

Но вот вопрос: почему коррупционеры и наркоманы и там не переводятся? Где приближение к коммунизму не «в пределах статистической погрешности»?

Примерно то же происходит с Вьетнамом.

Потому наибольшее уважение у Юрия Игнатьевича сейчас вызывает КНДР, где сделали ставку на творческий труд. На желание и способность в условиях вечной блокады справиться самим с задачей быть отнюдь не карикатурной «страной, где жрут траву и расстреливают из миномётов», а высокоразвитой современной.

(По впечатлению Валерия Парфёнова, нынешние северные корейцы похожи на советских людей. За нынешними китайцами этого особо не замечают.)

…Но не так, говорит Юрий Игнатьевич, всё было просто. Если марксизм был знаменем коммунистического движения, то отказаться от него было столь же нереально, как христианам от Евангелия. Даже если марксизм не имел никакого отношения к реальной жизни. Особенно тогда, когда ещё существовал Коминтерн, и коммунисты СССР считали себя его отделением.

При этом пример советских коммунистов и комиссаров, отнюдь не по Марксу защищавших страну справедливости и невиданной прежде (и после) народности – был настолько впечатляющим, что в конце Второй мировой немцы даже попытались ввести в своей армии институт комиссаров.

Защищали не по Марксу – но с именем Маркса.

(Что до евреев, которых, «благодаря» нацизму в особенности, вспоминают рядом с коммунистами и комиссарами, то их участие в строительстве СССР Юрий Игнатьевич считает огромным – и положительным. Хоть и со своими, не всегда положительными, особенностями.)

Отказаться от марксизма, не имея лучшей замены – ответственным людям было невозможно, а время Сталина было временем ответственнейших. Подобное совсем другие «кадры» позволили себе лишь в перестройку. Но уже и в планах не имея что-то сопоставимое искать: «рыночек порешит!»

По убеждению Юрия Игнатьевича, заменой марксизму могло бы стать представление о человеке, смысл чьей жизни – быть разумом природы. (И руками её – пока живёт в своём теле, осознавая при этом, что со смертью тела не умрёт, а станет частью суммарного ума и памяти природы.) А в перспективе – и связать руки природы с её суммарным умом и памятью.

Однако понять это сразу могут, считает Юрий Игнатьевич, лишь очень немногие. Зато заметно легче понять: общество для тебя должно быть всем – тогда ты годишься природе!

Разумеется, удовлетворять свои собственные биологические инстинкты и запросы посложней – тебе никто и ничто не запрещает. Дело лишь с том, чтобы это не было для тебя главным.

Но, согласен ты с этим или нет – если ты считаешь, что всё это чепуха, а важно много-много барахла – ты не человек.

Подводя итоги: марксизм необходимо не просто отбросить, но заменить наукой не об экономике, а о людях. Кто они такие, зачем они и что им нужно делать, чтобы их предназначение оправдать.

Делократия же, итожит Юрий Игнатьевич – антипод бюрократии – метод строительства государства, соответствующего предназначению человека.

Метод этот, напомним, в том, чтобы источником награды либо наказания для работника становилось само дело, а не какая бы то ни было инстанция («бюро»).

Подготовил

Вячеслав Горбатый