17.10.2024 // 
Гость…Гуманизм. Рождённое в замечательную эпоху, это слово было запакощено и заслюнявлено тщедушными вырожденцами, ничтожными потомками великих отцов. Они подменяли могучее это звучание – человечность – христианским сюсюканием – человеколюбием.
Мы должны были и мы имели историческое право презирать и ненавидеть людей, произносивших это слово. А от сейчас принимаем это слово в свой обиход.
Некоторым товарищам гуманизм представляется в образе русоволосой девушки в белом платье, шагающей по солнечной, напоенной ароматом весеннего цветения земле, девушке в венке из сверкающих метафор, девушки в восторженными глазами, устремлёнными в Будущее с большой буквы.
Я хочу принять этот красивый образ, но не могу. Что-то восстает у меня внутри против него. Что-то заставляет рисовать себе образ нашего гуманизма другим, может быть, более грубым, но в своей грубости более прекрасным.
Я знал одного человека. Мы познакомились с ним в санатории. Познакомились и сдружились, потому что были людьми одной жизни. Этот человек однажды рассказал мне свою историю.
Он рос в гиблой болотистой местности. От детства у него осталось одно светлое воспоминание, когда, замордованного малярией больного десятилетнего мальчишку, его отправили в уездную больницу.
Там он запомнил на всю жизнь человека в белом халате, сладковатый запах йодоформа и горьковатый запах хины. От этой хины ему делалось легче, и он засыпал, обессиленный лихорадкой, и видел себя во сне в белом халате, шагающем по палатам больницы. По обеим сторонам палаты стоят чистые койки, а на них бьются в приступах малярии мальчики, как две капли воды похожие на него: грязные, несчастные, с колтуном в волосах. Он подходит к каждому и высыпает в рот горькие порошки хины. Мальчики морщатся, потом засыпают и, засыпая, улыбаются. Так родилась у этого человека главная страсть всей его жизни – неистребимое желание сделаться врачом. Эту страсть он пронёс сквозь годы пастушества и батрачества. Во имя этой страсти он бегал за водкой для волостного фельдшера, чтобы затем слушать пьяную болтовню опустившегося эскулапа о прекрасном ремесле исцеления человеческих недугов. Он хотел попасть в фельдшерскую школу, а попал в учебную команду запасного батальона с каким-то трёхзначным номером. Он хотел стать целителем, а стал убийцей на полях сражения империалистической войны.
Октябрь застал его, четырежды Георгиевского кавалера, дезертира и полубольшевика, председателем волостного Совета. Он отчуждал помещичьи земли, делил барское имущество, не расставаясь со своей мыслью. Он хотел быть врачом-терапевтом, а революция сделала его хирургом. Он стал председателем уездной ЧК. 13 лет провел он на работе в карательных органах республики, и когда некоторые приятели из «морально чистых» интеллигентов спрашивали его: «Неужели, когда ты посылал людей на расстрел, не просыпалось в тебе чувство гуманизма и ты ни разу не ставил себя на их место?» — он отвечал глухо и скупо: «Я на их месте всю жизнь стоял. Когда мужик на поле выдирает лебеду, он не спрашивает её – приятно ей это или нет. Он хочет, чтобы у него ребята с голоду не сдохли!»
Человек этот потом работал в трудколонии. В трудной работе по переделке социально искалеченных людей, в работе, требующей сочетания железного характера с исключительной материнской чуткостью, он окончательно нашёл себя. И только когда вспоминал увлечение юности, в голосе его появлялся оттенок грусти. Так вспоминают о первой неразделённой любви.
Образ этого человека заслоняет для меня метафорическую девушку, когда я думаю о гуманизме. Этот образ импонирует мне своей цельной мужественностью, ибо гуманизм класса, в свирепой борьбе добывающий людям право на подлинное человеческое существование, есть гуманизм мужественный.
1934
Источник:
- Войдите или зарегистрируйтесь, чтобы комментировать
