Юрий Мухин о том, как приговор вступал в силу

Я всё знаю лучше вас – не надо мне говорить, кого назначают судьями!

Однако каждый раз, видя в судах новые лица, хочется думать, что в креслах за судейским столом сидят люди. И именно это хотелось думать при виде лиц, устроившихся судьями в Мосгорсуде – Колесниковой, Манеркиной и Тюркиной.

Но опять не срослось…

Короче, 21 декабря в 19-00 мы услышали устное краткое определение по делу ИГПР «ЗОВ» Судебной коллегии по уголовным делам, состоящей из указанных судей. И этим определением приговор Тверского суда оставлен в силе и изменён лишь в таких частях – К. Барабашу срок наказания с 4 года снижен аж на 2 месяца (до 3 лет 10 месяцев), а В. Парфёнову, в связи с прогрессирующей болезнью глаз срок наказания с 4 лет тоже снижен аж на два месяца (до 3 лет 10 месяцев). Если учесть, что речь идёт не просто о невиновных, но и лучших людях России, то оцените бессовестность этих Колесниковой, Манеркиной и Тюркиной. Когда получим их определение, я его опубликую полностью, а сейчас я дам половину своего последнего слова, чтобы вы смогли сравнить его с выступлением прокуроров, которое я специально дал ранее. Ведь эти «судьи» должны были руководствоваться выступлением обвинителей и нашими последними словами, вот и поставьте себя на место судей и оцените их этот «судейский» подвиг.

Поскольку моё последнее слово содержит много информации, то я и разбил его на две части, чтобы рядовой читатель не запутался в массе юридических положений.

ПОСЛЕДНЕЕ СЛОВО

Уважаемый суд, я хочу начать с того, чем хочу закончить своё последнее слово, – с вопроса о том, что апелляционной инстанции уже недостаточно ответить на вопрос, законен приговор или нет, судебной коллегии нужно ответить и на вопрос о степени его дебильности. (Тут председательствующая Колесникова начала меня перебивать с требованием, не употреблять «оскорбительных» выражений, моё разъяснение о том, что дебильность это медицинский термин не помогло – она не давала мне этот термин употреблять, тем не менее, я продолжил говорить.)

Дело в том, что дебильность запутывала нас с самого начала – мы просто не имели опыта дел с подобного рода людьми – мы были уверены, что если человек говорит слова, то он, как правило, понимает, что эти слова означают. До ареста, даже я со своим жизненным опытом не подозревал, что дело может дойти до степени, когда уже невозможно понять, что предопределило беззаконие в нашем деле – преступный замысел или дебилизм его исполнителей.

Приведу несколько примеров из нашего дела.

Начну с момента, на который указал коллегии адвокат Курьянович. Нас обвиняют в организации деятельности организации, но ведь любому, даже слабоумному, ясно, что организаторы в любой организации имеют должности, которые и дают им возможность организовывать деятельность организации. А вы услышали от прокуроров, какие должности имели мы в (опять неведомой) экстремисткой организации? Не услышали? А почему?

Да, в политической оппозиции России мы являемся людьми в той или иной степени известными, некоторые из нас имеют даже общественные должности, но в иных политических организациях. Однако, мы не имеем должностей в создаваемой нами ИГПР «ЗОВ». И не имеем должностей не случайно, а по положению, понятному людям с нормальным умственным развитием. Ведь любая организация, хоть партия, хоть клуб по интересам, не может иметь руководящих должностей до тех пор, пока не проведёт учредительного съезда или собрания, на которых эти должности и учреждаются, и на которых на эти должности избираются руководители. До этих съездов или собраний, будущие члены этой организации равны вне зависимости от того, сколько их уже собралось, чтобы эту организацию учредить.

Вам прокуроры рассказали, когда ИГПР «ЗОВ» проводил тот съезд, на котором нас избрали организаторами ИГПР «ЗОВ»? Вы это а приговоре увидели?

Ведь по положению закона от 28 июня 2004 г. № 5-ФКЗ «О референдуме Российской Федерации» мы могли провести такие собрания только после того, как в более чем половине субъектов федерации у нас будет минимум по 100 человек, что уже требует около 5 тысяч человек только для учреждения ИГПР «ЗОВ». Но это минимум, а для реальной организации собственно референдума нам необходимо 20 тысяч человек, которые бы за 45 дней собрали по 100 подписей и в сумме 2 миллиона, поскольку никому, кроме членов инициативных групп эти подписи не разрешается собирать. Ни для каких организаций в России таких требований нет, а для инициативных групп по проведению референдума они есть.

Мы в Тверском суде на пальцах поясняли и поясняли, что это не болтовня прокуроров о том, что подсудимые являются начальниками ИГПР «ЗОВ», должна доказывать нашу вину. Это на допросе в суде члены ИГПР «ЗОВ» должны показать, что мы им давали преступные задания и требовали их выполнять. Бесполезно!

Они ведь до сих пор твердят: Барабаш – то, Барабаш – сё. Да Барабаш мог, что угодно говорить и к чему угодно кого угодно призывать, и за это сам отвечать. Но отвечать по статье 282 УК РФ. Но вы-то обвиняете его по части 1 статьи 282.2 УК РФ, значит, вы обязаны ответить на вопрос, а Барабаш занимал какую-то должность в ещё не созданной организации? Организация ставила своей целью следовать призывам Барабаша?

И как мы ни бились, но невозможно было объяснить ни прокурорам, ни судье, что инициативная группа по проведению референдума не была создана, соответственно невозможно было организовывать её деятельность, а можно было организовывать только создание этой Инициативной группы. Они не опровергали эти наши доводы, они просто тупо молчали и молчат об этих доводах. Вот у нас и крепла уверенность, что помощники прокурора не специально игнорируют этот вопрос, что они просто не способны это понять.

Мало этого, эти помощники прокурора и раньше не понимали, и до сих пор не понимают, что такое «экстремистский материал», они ведь искренне уверены, что если Барабаш выступил на митинге, то это и есть распространение экстремистского материала. И им ведь совершенно невозможно объяснить, что если мы обвиняемся в организации деятельности организации, то не мы должны сами совершать экстремистские преступления, а их должны совершать подчиняющиеся нам члены организации. Если мы экстремистские преступления совершаем сами, то это совсем другие составы преступления и другие статьи УК.

Да, можно предположить, что прокуроры молчат о наших должностях в этой неизвестной организации не потому, что им не хватает ума понять, как устроены организации. Можно предположить, что прокуроры изначально люди умные, а молчат из желания совершить преступление, предусмотренное статьей 299 УК РФ.

Но вот ещё момент того же вопроса.

Можно предположить, что из деревни Кукуево (тут Колесникова опять стала меня перебивать, требуя, чтобы я не говорил о том, чего нет в уголовном деле, а деревни Кукуево в деле нет) приехал в Москву малограмотный участковый уполномоченный, устроился в управление по борьбе с экстремизмом, а там начал читать Решение Мосгорсуда от 19 октября 2010 года о прекращении деятельности АВН. И в этом Решении прочёл:

по мнению прокурора города Москвы, главная цель межрегионального общественного движения «Армия воли народа» по организации референдума для принятия поправки к Конституции РФ и закона «О суде народа России над Президентом и членами Федерального собрания Российской Федерации» противоречит Конституции РФ, подрывает основы конституционного строя и направлена на его насильственное изменение, нарушает целостность Российской Федерации, воспрепятствует законной деятельности государственных органов.

Ему лень стало читать дальше – читать то, что судья Казаков не удовлетворил это требование Сёмина, и признал АВН экстремистской всего лишь за распространение экстремистских материалов. Не осилил борец с экстремизмом чтение такого сложного юридического документа, как Решение Мосгорсуда.

Вот и решил этот борец, с пропитыми самогоном мозгами, что референдум это главное экстремистское зло России. И возбудил уголовное дело против Инициативной группы по проведению референдума за

создание инициативных групп по проведению референдума; последующее проведение референдума –

это из предъявленного мне при аресте обвинения. Ну, что возьмешь с пропитых мозгов? Ну не знал этот малограмотный борец, что есть закон «О противодействии экстремистской деятельности», а в нём список деяний, которые в России считаются экстремистскими, а среди них и деяние:

воспрепятствование осуществлению гражданами их избирательных прав и права на участие в референдуме.

Ну не дошло до пропитых мозгов, что возбуждая дело против ИГПР «ЗОВ», они совершают экстремистское преступление.

И ведь мало того, что есть закон о противодействии экстремизму. Для особо слабоумных следователей, прокуроров и судей, Верховный Суд в пункте 20 Пленума Верховного Суда №11 от 28 июня 2011 года разъяснил:

Под организацией деятельности общественного или религиозного объединения либо иной организации, в отношении которых судом принято вступившее в законную силу решение о ликвидации или запрете деятельности в связи с осуществлением экстремистской деятельности (часть 1 статьи 282.2 УК РФ), следует понимать действия организационного характера, направленные на продолжение или возобновление противоправной деятельности запрещенной организации…

Подчеркну и повторю, что речь идет не просто о проведении собраний и вербовке новых членов, а о проведении собраний и о вербовке новых членов для осуществления только и исключительно ПРОТИВОПРАВНОЙ деятельности. В данном случае – экстремистской.

Ну и куда смотрели умные прокуратуры ЦАО и Москвы, допустив, чтобы в качестве противоправной деятельности фабрикуемого дела было выбрано «создание инициативных групп по проведению референдума; последующее проведение референдума»? Конкретно – куда смотрели помощники прокуроров Фролова и Исаченков, которые с самого начала в судах надзирали за развитием этого преступного дела?

Ведь мы почти год им объясняли, что организация референдума не является преступлением. А они почти год были искренне уверены, что организация референдума это преступление, и собирали, и собирали доказательства этого. А когда нашёлся в прокуратурах кто-то знающий законы и всё таки уверил их, что референдум это не преступление, то было уже поздно, у них уже было 19 томов доказательств того, что мы организовывали референдум, и ни слова ни о каком ином правонарушении.

Так что это? Это признак злого умысла, направленного на совершение преступления, предусмотренного статьёй 141 УК РФ, или признак слабоумия?

Когда имеешь дело с нормальным человеком, пусть даже и с преступником, то с ним можно говорить – его можно убедить не делать преступление или запугать. А что можно сделать, когда ты имеешь дело со слабоумным? Он же тебя не понимает!

С июля 2015 года по июнь 2016 только я встречался с помощниками прокурора Фроловой и Исаченковым раз 15 на заседаниях судов по продлению мне меры пресечения и по делам по статье 125 УПК РФ. И я каждый раз пытался их убедить, что референдум не является преступлением, для чего я и им и закон «О противодействии экстремистской деятельности» читал, и помянутое постановление Пленума Верховного Суда им цитировал, и из Решения Мосгорсуда от 19 октября 2010 года декламировал строки о том, за что именно деятельность АВН была запрещена:

Таким образом, суд приходит к выводу, что АВН под видом достижения своей уставной цели, осуществляет экстремистскую деятельность, которая выражена в массовом распространении и изготовлении, с целью массового распространения, экстремистских материалов.

Только и того, что я перед ними голове не стоял. Бесполезно!

И, как я сказал выше, только к 20 июня 2016 года кто-то убедил следователя, что организация референдума не преступление, и следователь вписала в окончательную редакцию обвинения:

Преступный умысел Мухина. Ю.И., Барабаша К.В., Парфенова В.Н и Соколова А.А., принимавших участие в организаций деятельности экстремистской организации, направленный на массовое распространение экстремистских материалов, не был доведен до конца по независящим от них обстоятельствам, так как деятельность экстремистской организации, была пресечена правоохранительными органами Российской Федерации.

Умный бы человек сразу же, ещё в августе 2015 года или прекратил дело, или заменил бы нам обвинение с организации референдума на распространение экстремистских материалов, и начал собирать к этому обвинению доказательства, а Фролова с Исаченковым 10 месяцев уверяли и уверяли судей, что организация референдума это преступление.

Знаете, настоящий прокурор после такого вышел бы в туалет и застрелился из табельного оружия, а прокуратурой Москвы по итогам 2012 года помощник прокурора Фролова была названа «Лучшим молодым государственным обвинителем». Если это лучший обвинитель, то что же из себя представляют остальные?

Должен заметить, что судья Криворучко имеет вид вполне адекватного человека, чего никак нельзя сказать о том, как он вёл процесс. Ведь Криворучко по требованию гособвинителей совершал совершенно бессмысленные попрания процессуального закона. Скажем, закон совершено не установил никаких оснований для отказа подсудимому в назначении общественного защитника. А Криворучко отказал в этом по требованию гособвинителей. Закон даёт подсудимому пять дней для поиска защитника, а Криворучко не дал, и Соколова вынужден был защищать мой адвокат Чёрнышёв. А зачем Криворучко это сделал? Что это дало?

Криворучко в приговоре вообще не упомянул довода ни одного из двух оставшихся адвокатов, ну не упомянул бы доводы и ещё двадцати адвокатов и сотни общественных защитников. Вот спросить Криворучко и Фролову – ну зачем вы плюнули на п. 3 «с» ст. 6 Европейской конвенции о защите прав человека и основных свобод: «каждый обвиняемый в совершении уголовного преступления …имеет право защищать себя лично или через посредство выбранного им самим защитника»? Заметьте – посредством защитника, а не посредством половины защитника.

Зачем вы одобрили избиение приставами в здании суда адвоката Суханова и этим спровоцировали то, что адвокат покинул процесс? Что это дало фальсификации дела? Только то, что поставили апелляционную инстанцию перед вопросом, что ей теперь делать с требованиями статьи 389.17:

Основаниями отмены или изменения судебного решения в любом случае являются: …рассмотрение уголовного дела …с иным нарушением права обвиняемого пользоваться помощью защитника.

А половина защитника на человека при условии отказа суда в просьбах подсудимых о привлечении защитников – это нарушение права пользоваться защитником.

И с использованием помощниками прокуроров русского языка тоже проблема. Вот они пишут, что ИГПР «ЗОВ» это формально переименованная АВН. Но наречие «формально» в данном контексте имеет в русском языке смысл «фиктивно», «не на само деле». Использование наречия «формально» меняет смысл текста на противоположный, то есть, получается, что на самом деле АВН не переименовывалась в ИГПР «ЗОВ», и все знали нашу организацию, как АВН. Я дважды сообщал это Криворучко, правда я не объяснял, что ему нужно сделать, но, на мой взгляд, и дураку было понятно, что для выражения той мысли, которую обвинители силятся выразить, её нужно излагать без этого дурацкого «формально» – просто «ИГПР «ЗОВ» это переименованная АВН». А вы посмотрите в приговор: Криворучко 24 раза написал, что «ИГПР «ЗОВ» это формально переименованная АВН». И ещё как-то можно было бы объяснить эту малограмотность тем, что Криворучко перенёс в приговор обвинительное заключение тупым копированием, а с ним и эти «формально». Но ведь Криворучко и от себя так пишет:

подсудимым Парфёновым В.Н. совместно с Мухиным Ю.И. и Барабашом К.В. созывались еженедельные собрания участников запрещенной организации МОД «АВН», формально переименованной в ИГПР «ЗОВ», где обсуждались вопросы…

А вот в своём выступлении в прениях 15 декабря помощник прокурора Фролова употребила умное слово «мантры». Вам бы, помощник прокурора Фролова, надо было предварительно узнать, что означает это умное слово. «Мантры» это по-русски «заклинания», это призыв к высшим силам сделать что-то нужное тем, кто провозглашает эти мантры. А свидетель только отвечает на вопросы, и по смыслу того, что он делает, свидетель не может ни заклинать, ни призывать.

Но вот когда людей обвиняют в организации референдума, а обязанный обеспечивать законность прокурор встаёт, чтобы продекламировать намертво заученное (цитирую Фролову):

данные обвинения подтверждены доказательствами, отвечающими требованиям относимости, допустимости и достоверности, а судом дана надлежащая оценка представленным доказательствам, в том числе стороны защиты, доводы осуждённых и стороны защиты получили надлежащую оценку –

то это мантра.

Потому, что когда после 10 месяцев следствия тех же обвиняемых признают невиновными в организации референдума, но зато обвиняют в намерении распространять экстремистские материалы, а обязанный обеспечивать законность прокурор встаёт, чтобы продекламировать намертво заученное: «данные обвинения подтверждены доказательствами, отвечающими требованиям относимости, допустимости и достоверности», – то это мантра.

И когда этих же людей уже не обвиняют в распространении экстремистских материалов, а начинают обвинять в насильственном изменении конституционного строя, а обязанный обеспечивать законность прокурор встаёт, чтобы продекламировать намертво заученное: «данные обвинения подтверждены доказательствами, отвечающими требованиям относимости, допустимости и достоверности», – то это мантра.

И ещё пара слов о чисто юридическом аспекте умственного развития помощников прокурора и судьи. В обвинительном заключении нам вменялся преступный умысел

в организаций деятельности экстремистской организации, направленный на массовое распространение экстремистских материалов...

а в приговоре уже утверждается:

Необоснованными суд признает доводы подсудимого Мухина Ю.И. о голословности обвинения, в части направленности действий подсудимых на насильственное изменение основ конституционного строя, поскольку данное обстоятельство нашло объективное подтверждение исследованными в судебном заседании доказательствами.

Но ведь нам в обвинительном заключении не предъявляли обвинение в насильственном изменении конституционного строя!

И у меня вопрос, а помощники прокурора с судьёй знают о наличии в УПК РФ статьи 252:

1. Судебное разбирательство проводится только в отношении обвиняемого и лишь по предъявленному ему обвинению.

2. Изменение обвинения в судебном разбирательстве допускается, если этим не ухудшается положение подсудимого и не нарушается его право на защиту.

На этом прерву этот взгляд на приговор и перейду к речи Фроловой.

Помощник прокурора Фролова начала свою речь в прениях с вопроса о протоколах судебного заседания, что даже смешно. Вопрос о протоколах, это вопрос коллизии права, это вопрос для юристов, поэтому Фроловой обсуждать этот вопрос, прямо скажем, не по силам. С этим вопросом заученными мантрами не справишься, не справишься и перечислением каких попало номеров статей УПК РФ, которые не имеют ни малейшего отношения к разбираемому вопросу.

Уважаемый суд. И адвокат Чернышёв, и я уже начали говорить об этой коллизии – о том, что процессуальный закон – да, разрешает оформлять протокол в ту форму, после которой он становится доказательством, «в течении трёх суток со дня окончания судебного заседания». Но, одновременно, закон запрещает выносить обвинительный приговор без исследования всех доказательств, соответственно, и без исследования данного доказательства – без исследования оформленного протокола.

О том, почему для нас это так важно, скажу далее, а сейчас отмечу, что председательствующий уже высказался и считает, что протокол составляется после вынесения судебного решения. Но в данном случае и это утверждение председательствующего основано уже не на законе, а только на практике. Ведь как следует из определений в статьи 5 УПК РФ,

судебное заседание – процессуальная форма осуществления правосудия в ходе досудебного и судебного производства по уголовному делу.

Но вынесение приговора это уже не судебное производство – не заседание всего состава суда. Ко времени вынесения приговора производство уже закончено, и приговор постановляет только судья, причём, в изоляции от иных членов судебного заседания. То есть, и по существующему закону получается, что протокол должен быть приведен к законному виду, по меньшей мере, в течении трёх суток со дня окончания прений, а не после приговора.

Откуда эти требования трёх суток взялись, тоже понятно, – они взялись из предшествовавшего Уголовно-процессуального кодекса РСФСР 1960 года, в котором имеются точно такие же требования к составлению протокола и к замечаниям к нему (статьи 264-265). И откуда эти требования взялись в том процессуальном законе, тоже понятно – из судебной практики того времени.

Покажу это небольшими примерами. Нас подсудимых, а теперь осуждённых, проходящих по делу ИГПР «ЗОВ», четверо, а в 1938 году в Москве проходил процесс «Право-троцкистского блока», на котором был 21 подсудимый. (Тут Колесникова начала перебивать чуть ли не криком, что они не слушают дело 1938 года. Мои требования дать мне говорить, поскольку это пример, не помогали. Я плюнул – всё равно я текст отдавал суду, прочтут они его ли нет, а поймут или нет – не имеет значения.)

Так вот, стенограммы того процесса, то есть его протоколы ежедневно печатались во всех центральных газетах, а шёл этот процесс со 2 по 13 марта – всего 12 календарных дней.

Далее. Где-то в начале 60-х, я, ещё подростком, смотрел и слушал дело об убийстве. Подсудимых было, как и нас сегодня, – четверо. Суть, четверо хулиганов вечером встретили сильно пьяного мужчину, и один из хулиганов решил на спор «вырубить» его, то есть ударить так, чтобы мужчина потерял сознание. Ударил, мужчина упал, ударился головой, хулиганы его бросили и ушли. Мужчину доставили в больницу, и он там умер. Защита доказывала, что убийца не хотел убивать, что жертве в больнице оказали ненадлежащую помощь, что если бы мужчина не был пьян, то он бы от такого удара не упал. Поэтому мне запомнились и врачи в свидетелях, и выступления экспертов. Потом выступил прокурор и попросил приговорить главаря к расстрелу, выступил общественный обвинитель – товарищ убитого по работе – и сказал, что их бригада спрашивает суд – на кой хрен нужно такое государство, в котором людей ни за что убивают на улице? Убийцу приговорили к расстрелу, остальным дали лет по шесть. И этот суд в заводском клубе шёл всего два дня.

Далее. В интернете есть дневники помощника прокурора Бауманского района Москвы за 1980-81 годы. Так вот, когда этот помощник прокурора получил от следователя для обвинения в суде дело в 200 листов, то его возмущению следователем не было предела – как можно собирать в дело столько ненужной чепухи – как он, помощник прокурора, эти 200 листов может изучить, чтобы доложить суду??

(Я продолжил отсюда.) Когда суд идёт два дня или даже 12 дней, когда все доказательства, собранные предварительным следствием можно изучить за час, то после окончания судебного следствия все подробности даже настоящего, очень серьёзного дела всё ещё будут в памяти суда и сторон. Естественно, что в таком случае для прений и для вынесения приговора протокол просто не нужен.

А в нашем случае судья принимает к рассмотрению дело, которое прибыло в суд в объёме не 200, а 5700 листов, причём, четверо обвиняемых обвинялись в организации деятельности непонятно какой организации, которой, к тому же, не вменялось никакое экстремистское деяние. Судья Криворучко принимает дело, которое полагалось вернуть прокурору, и рассматривает это дело десять месяцев – с 9 ноября 2016 по 10 августа 2017 года. Адвокаты и прокуроры в это время участвуют в десятках иных дел – как они могут к прениям вспомнить подробности именно этого дела без протокола? Как их может вспомнить судья, как их могут вспомнить подсудимые? Я, например, забыл и в своём выступлении не использовал в качестве довода вещественные доказательства, и вспомнил о них только после выступления прокурора в прениях данного апелляционного рассмотрения.

Мне могут сказать, что ведь и сегодня много дел, которые рассматриваются судами за день-два, и для таких дел эти сроки в три дня после приговора вполне законны. Дело в том, что согласно УПК РФ уже и для таких дел составление протокола после приговора стало незаконным.

Ведь в Уголовно-процессуальном кодексе РСФСР 1960 года статья 87 «Протоколы следственных и судебных действий» устанавливала:

Протоколы, удостоверяющие обстоятельства и факты, установленные при осмотре, освидетельствовании, выемке, обыске, задержании, предъявлении для опознания, а также при производстве следственного эксперимента, составленные в порядке, предусмотренном настоящим Кодексом, являются доказательством по уголовному делу.

Как видите, эта статья даже не упоминает о протоколах судебного заседания, и, исходя из текста этой статьи, протокол судебного заседания в УПК РСФСР просто не являлся доказательством по делу, поэтому его можно было изготавливать когда угодно после приговора.

А аналогичная статья 83 ныне действующего УПК РФ уже названа «Протоколы следственных действий и судебного заседания», и эта статья, соответственно, устанавливает:

Протоколы следственных действий и протоколы судебных заседаний допускаются в качестве доказательств, если они соответствуют требованиям, установленным настоящим Кодексом.

Эта коллизия закона обязана была быть разрешена судьёй Криворучко в пользу духа закона. А именно. Не отменённых судебных заседаний по моему счёту было 31 в течении более чем 300 дней процесса, и на каждое заседание приходилось минимум 8 дней перерыва, и за такой срок не было проблем подготовить весь протокол по частям. По другому счёту, при длительности процесса в 300 дней и 600 страницах протокола, суду надо было готовить в среднем по две страницы протокола в день, чтобы ознакомить стороны до прений со всеми протоколами всего судебного следствия.

Это дело с протоколами лишь эпизод в преступлениях Криворучко, и можно было бы не уделять ему столько внимания. Но дело в том, что согласно п. 3 «а» ст. 6 Европейской конвенции о защите прав человека и основных свобод, каждый обвиняемый в совершении уголовного преступления имеет право быть незамедлительно и подробно уведомленным на понятном ему языке о характере и основании предъявленного ему обвинения. Так вот, то, что нам отказались сообщать существо обвинения – это нам не сообщили характер обвинения, а то, что нас не ознакомили с протоколом до прений – это нам отказались сообщать основания обвинения – отказались сообщать доказательства по делу. А для жалобы в ЕСПЧ нам важно указать, что мы просили национальный суд отреагировать на это нарушение прав человека. И после этого моего с адвокатом довода, мы с полным основанием укажем в жалобе, что нам не сообщили, ни за что нас судили, ни что доказывало нашу вину.

(окончание следует)

Ю.И. МУХИН

Источник: ymuhin.ru