Надо ли любить войну?

Так уж повелось: как светлые дни - так враги пытаются лютовать. 80 лет назад под летнее солнцестояние попёрли на нас нашей же свастикой наоборот. 20 лет назад с лёгкой лапки правящего россиянией насекомого лишили нас баз в космосе (под весеннее равноденствие), Лурдесе и Камрани (после осеннего). А нынче, снова под самый длинный день, решили так весь наш люд запугать, чтоб аж до самозакалывания!

И ведь для вящего испуга вновь стараются стравить народ с его же защитниками. Чтоб свои своих же за ради благосклонности начальства умучивали. Чтоб снова полицайщина, наветы и раболепие. И силовичьё к тому невольно располагает: ведь не встают на защиту ни от какого бесия – но в лучшем случае вяло игнорируют. Ан не зато мы их кормим, и вообще, чем далее их наблюдаем по сути на страже режима – тем более подмечаем, что кормим зря и себе на беду.

Чего не так в силовиках, вне привязки к наисвежайшим летам, а во всей новейшей истории перспективе – о том уже 20 лет назад толково (хоть уже и не всё прямо) изложил публицист-«дуэлянт» Михаил Михайлович Саяпин. Давнишний материал тот его временем испытан и хорошо на наше (ещё пока наше) время ложится, да и наших (уже не наших) временщиков-погононосителей хорошо прикладывает. В очередную годовщину вражьих несбыточных мечтаний рассуждения такие уместны и располагают к деятельному здравомыслию!

Генералы прошлой войны

Юрий Игнатьевич Мухин поставил очень серьёзную проблему: почему наши генералы всё время готовятся к прошлой войне? Причём даже опыт победоносной Великой Отечественной подтверждает этот горький вывод.

Отчасти это понятно психологически: в военачальники стараются выводить отличившихся военных. Отличившихся где (в лучшем случае)? На войне. На какой? На прошлой: переманивать полководцев из будущего человечество ещё не научилось.

Но немецкие генералы оказались гораздо лучше подготовлены к современной войне, чем наши. Какой урок можно из этого извлечь? Мухин предлагает следующий рецепт: «будущая армия России обязана любить войну», – тогда она превратится в боевую, а не парадную силу.

Признавая правильность постановки вопроса, не могу с этим согласиться. Войну любить нельзя – нормальному человеку. Даже военному.

Человечество долго шло к пониманию преступности любой войны. Феодальное сознание воспринимало войну чуть ли не как нормальное состояние, а мир – как постыдное. Соответственно и призвание военного считалось естественным состоянием благородного человека (мужчины). Зачем и кому нужна была война – дело десятое: было бы желание повоевать, а повод найдётся.

К XX в. понимание того, что война есть состояние чрезвычайное, неизбежное зло, – уже достаточно широко проникло в сознание. Сейчас это понимание стало всеобщим. И совершенно правильно.

Нет, любить войну никто не должен. А вот как сделать так, чтобы, не любя войну, военный ответственно относился бы к своему делу?

Долой военщину!

Советская власть придала этой тенденции революционный характер. Во главу угла был поставлен трудящийся. А, значит, армия заняла подобающее ей подчинённое место обслуживания трудящихся, охраны их мирного труда. И сам военный тогда мог считаться полноценным членом общества трудящихся, когда можно было рассматривать его самого, как специфического трудящегося тоже.

Но предрассудки живучи, а инерция прошлого сильна. Формирование государства трудящихся шло либо в войнах, либо в ожидании войн. В сознании человек с винтовкой занял такое же важное место, как и люди с серпами и молотами. И, как следствие, – в СССР сформировалось довольно сильное сословие военщины.

Военщина – это та армия, которая не хочет быть обслугой трудящихся, а хочет занять место, в лучшем случае, рядом с ними, а то и выше.

Легко видеть, что несмотря на усиленный партийный контроль армия сохраняла признаки государства в государстве. У военных были и есть свои собственные суды (трибуналы) – причём до недавних пор сохранялось странное правило: если хоть один из подельников является военнослужащим, то и всех подсудимых судит военный трибунал; была своего рода экстерриториальность (как у оккупационных войск): надебоширившего военного милиция могла задержать только для передачи в комендатуру.

Это проявляется даже в мелочах. Например, в военной присяге, существовавшей в прежнее время, сохранялись такие слова: «…свято хранить военную и государственную тайну». Значит, есть какая-то там «государственная» тайна, а есть – видимо, поднимай выше – военная! Хотя ясно, что военная тайна – это разновидность государственной. Или персональные звания в СССР – они подразделялись почему-то на воинские и «специальные» (все остальные). Как бы с таким оттенком: «настоящие» (воинские) и «всякие разные». Хотя именно воинские можно было бы (из уважения к военным) считать «специальными». Но тут, возможно, захотели нагнать себе недостающего уважения некоторые воины, переориентировавшиеся на внутреннего врага. А в итоге эта их «специальность» опустила их ниже обычных военных.

Короче, в советском обществе сохранилось неснятое противоречие между концепцией армии – защитницы трудящихся – и «остаточным» самосознанием военных, как касты.

Вытрезвление необходимо

К сожалению, и сейчас часто проблему настоящего реформирования армии, превращения её в современную боеспособную силу, пытаются решать на пути старого сознания – укрепления кастового самосознания военных. То есть, усиления военщины. Ностальгически вспоминают, например, царские порядки: когда хулиган срывал с офицера погоны, то тот, как и полагалось по кодексу чести, убивал обидчика, а суд… благополучно его оправдывал. Дескать, каким бы мерзавцем офицер ни оказался, не дело «штафирки» вершить над ним суд.

Ерунда получается. Ведь офицер не может кичиться перед народом погонами, врученными ему народом. Когда производство в офицеры шло от имени Государя императора – тогда это было ещё оправдано. Сейчас нет. А вот граждане линчевать офицера за неподобающее поведение вообще-то могут.

Допустим, идёт такой: пряжка на боку, сапоги нечищеные всмятку – прохожий сделал замечание, а в ответ: «А пошёл ты!..» Тут раз-раз, сбежались сознательные граждане... и повесили горе-офицера на фонаре! А суд их оправдал: проедая впрок народные средства, ты не должен оскорблять чувства тех, кого призван защищать! И если сознательные граждане будут скопом отлавливать на улицах недостойных офицеров и сдавать их, куда надо, – от этого будет только польза.

На первый взгляд, это глубоко неправильные рассуждения, унижающие достоинство военных, которое как раз надо бы любыми способами поднять. Но вот другой воображаемый пример.

Работник медвытрезвителя – профессия, увы, необходимая. Представим себе, что каждый такой работник на любое замечание постороннего будет подкручивать усы и, сверкая моноклем, заявлять: «Па-прашу повежливее! Я работник вытрезвителя!..»

Смешно? А почему? Потому что каждый должен требовать к себе такого уважения, какого он достоин. Ну, так ведь армия-то – это такой же большой «вытрезвитель», который должен «протрезвлять» агрессора…

Вечные должники

Традиционное кастовое самосознание военных ставило их над «штатской массой» (т. е. народом) вплоть до известного развлечения в виде «избиения штафирок» (даже не за премии). Армия все недавние годы была такой «защитницей» общества, как драчливый муж, постоянно лезущий на жену с кулаками, – он же, возможно, иногда её даже и защищающий…

Но, парадоксальным образом, действенность военного сословия можно повысить не внедрением кастовости, а наоборот, чувством задолженности народу!

Военного держат в современном обществе исключительно для того, чтобы не содержать чужую армию. Его нужность также трудно определить, как и нужное количество охраны на охраняемом объекте: сколько их должно быть? Десять? Двое? Или лучше из экономии заменить их бабулями со свистком? Ответ на это может дать только ЧП.

Ответ на вопрос о достаточности армии может дать только война.

А пока нет войны, военный должен понимать, что он как бы лишний член общества. Он должник! И он может наполовину оправдаться перед гражданами только тем, что вверенное ему оружие содержится в надлежащем порядке.

А полностью оправдаться он сможет, только проявив себя в войне. (Заметьте, достойно пройдя войну, он станет не героем – пусть даже и получив заслуженные награды, – а всего лишь оправдается перед обществом.) И нет ему прощения, если он там окажется несостоятельным... Вот думая так, военный начнёт подсознательно желать войны, даже ненавидя её!

Военщина не может быть готова к серьёзной войне, пока военщина не отвечает перед народом. Поэтому она любит парады, звания и золото мундиров. А на войне может с лёгким сердцем класть за раз сотни солдат (по сути, кормящий её народ, посланный теперь и умирать заместо вскормленных ряженных вояк). Ничего не поделать, это война… Если, конечно, не последует «высочайшего неудовольствия» от Верховного Главнокомандующего – тогда да, это вдруг станет неприятно!

И только когда военщина будет окончательно уничтожена как сословие, мы сможем, наконец, увидеть настоящую заботу о солдате.

Убивайте, убивайте, убивайте!..

Не надо морщиться от слов: ведь лечат. И так не получится за критику армии обвинять меня в пацифизме. Да, войну любить нельзя. Но вот приучать людей убивать врага (и любить это занятие) – можно и нужно! Не забывая проверять, остаются ли они людьми.

Ведь война в наше время, слава Богу, пока редкость. А враг – нет.

В мирное время нет внешнего врага – так есть внутренний. Есть выродки и мерзавцы, которых надо пусть не торжественно, но с заметным удовлетворением и с привлечением внимания расстреливать (примерно, как временно завшивевший с треском давит очередную вшу). И чтобы расстреливали не безымянные искатели лишних льгот, а передовые трудящиеся. А детишки чтоб смотрели и говорили, что когда они вырастут, они тоже постараются и трудиться хорошо, и чтоб рука не дрогнула. Чтоб разделяли ответственность за уборку общего будущего.

Люди должны быть готовыми убивать. (Например, можно в курс молодого бойца ввести выстрел в затылок соломенному чучелу.) Тогда и адаптация ко вдруг начавшейся (они всегда начинаются вдруг) войне произойдёт быстрее. (Что мы и видели на чеченской войне.)

В Ветхом Завете, напичканном призывами убивать, убивать и ещё раз убивать, стоит и решительное повеление: не убий! Его смысл можно понять (если, конечно, не превращать христианство в дурдом), только зная, что убивать для людей того времени было занятием вполне привычным. Наше время, напротив, напичканное заповедями «не убий», требует, чтобы их также уравновесили ещё и священной обязанностью убивать.

В руках у нас винтовка! А у вас?..

И опять же, возникает часто поднимаемый вопрос, – о вооружении свободного гражданина.

Солдату-«винтику» с опаской дают автомат и насильно гонят его в бой. Сознательный гражданин идёт в бой сам; более того, оружие ему доверяют и в мирное время.

Наверное, мощь германской армии основывалась ещё и на том, что в немецком обществе существовали более прочные традиции вооружённого народа. И наше счастье, что Советское Правительство, хоть  и с опаской, но тоже старалось приучить широкие массы к винтовкам и танкам.

Когда-то в незапамятные времена существовал ЧОН – Части Особого Назначения. Туда записывались в основном комсомольцы, которые при необходимости хватали винтовки, садились на лошадей и спешили туда, где произошла вражья вылазка. Где не хватает народной силы.

Сейчас когда убегают дезертиры или зэки – где ЧОН? Его давно нет. На поимку бросают солдат и милиционеров. А чоновцы выродились в дружинников. («В случае чего – свисти!»)

Восстановление ЧОНа, милиции в полном смысле этого слова, могло бы стать прекрасной школой военного дела для широких масс. Не нравится быть «ментярой», воюющим с собственным народом, хочешь побеждать противника в «честном бою» (не стыдятся же употреблять такие слова в эпоху оружия массового поражения!) – бери карабин и иди по лесу в ожидании, когда из-за кустов вооруженный автоматом рецидивист даст очередь… А пока тебе слабо, или брезгливо, или не кошерно, то за тебя повоюют «менты», не забывая и тебя, пацифиста этакого, пощипать...

В известном смысле победа в войне связана с развитием самоуправления. Люди, умеющие навести порядок у себя, быстрее смогут включиться и в отпор врагу. Но это тема уже других статей, которых также пока весьма не хватает нашему, такому не воинственному, обществу.

В заключение хотелось бы пожелать, чтобы читатели каждый раз рассуждая об очередной войне, всерьёз задумывались о том, насколько близка к нам Третья Мировая.

Саяпин М.М., версия 2001 г.

Оставьте любовные слёзы
И мягкие тапки домашние -
Над Родиной смерти угроза,
А всё остальное не важно.

Утрите плаксивые слюни,
Бессмысленны ню-ни и лю-ли,
Ведь, если не встанем в июне,
Подохнем, как падаль, в июле.

Отбросьте бездумья оковы -
Айфоны, смартфоны, «мобилы».
Нам завтра отроют могилы,
Где наши должны быть окопы.

Снимите наглазники-шоры,
Прочтите советские книжки -
При власти убийцы и воры,
Изменники дважды и трижды.

Глумится бесстыжая сводня
И честь ей - словечко пустое.
Но тот, кто смирился сегодня,
Вчерашней копейки не стоит.

Дорогу осилит идущий -
Побед не бывает без боя.
Хранящий не тело, а душу -
Достоин свободы и воли.

Забудьте про сопли и вопли,
Припомните гимны и марши -
Отцовские - н а ш и окопы,
А всё остальное не важно.

Никчёмны псалмы и молитвы,
Обманны надежды на Бога.
Грядёт судьбоносная битва:
- Тревога! - Тревога! - Тревога!