ПРОШЛОЕ
О Прошлое,
Снегами запорошенное!
Зачем и вновь ты грезишься, ответь?
И Прошлое,
Об этом ясно спрошенное,
Вдруг на дыбы восстало, как медведь.
Я выстрелил,
И пало как подкошенное
Оно, чтоб дикой кровью багроветь.
О Прошлое,
Пожарами окрашенное, колючими стожарами украшенное,
Медвежья шуба, сброшенная с плеч,
Не ты ль висишь,
На вешалку повешенное, о Прошлое и грешное и бешеное!
Но можно ли тобою пренебречь?..
1970
БАЛЛАДА О НЕИЗВЕСТНОМ СОЛДАТЕ
Огремлите, гарматы,
закордонный сумрак,
заиграйте зорю
на серебряных сурмах!
Та седые жемчуга,
слезы Запада-края,
утри, матерь божья,
галицийская краля.
Да что тебе, матерь,
это гиблое войско?
Подавай тебе, мать, хоругвь
да мерцание воска!
Предпочла же ты, матерь,
и не дрогнувши бровью,
истеканию воском -
истекание кровью.
Окровавился месяц,
потемнело солнце
по-над Марною, Березиною,
по-над Изонцо.
Люди шли под изволок
перемогой похода -
на Перемышль конница,
по Карпаты пехота...
Пела пуля-певунья:
«Я серденько нежу!
Напою песню-жужелицу
солдату-жолнежу».
(Под шинелью ратника,
что по-польски «жолнеж»,
тихий корень-ладанка,
зашитая в полночь.)
Винтовка линейная
у тебя, солдате,
во всех позициях
умей совладать ей.
Котелок голодовки,
шинель холодовки
да глоток монопольки
у корчмарки-жидовки.
Была война-доля!
Флаги радужней радуг.
По солдату ходило
пять сестер лихорадок.
Сестрица чахотка
да сестрица чесотка,
милосердный платок
трясовицей соткан...
У тебя в селе матка
да невесто-младо
(а в полях палатка,
лазарет-палата).
Лазаретное утро,
госпитальный вечер.
Аспирин да касторка,
сукин сын - фельдшер!
А кто ты есть, жолнеж,
имя свое поведай?
Слово матки исполнишь -
обернешься победой.
А тебе за победу
або крест на пригорке,
або костыль инвалидный,
або медный «Георгий».
О, шумите, рушницы,
невелика потеря.
Артиллерия, вздрогни!
Упади, инфантерия!
Пролети, пуля-пчелка,
попади, золотая,
в лошадиную челку,
в человечье темя.
Покачнись, брате жолнеж,
умирая рано.
Под могилкой репейною
затянется рана.
А слезы матки с невестой,
позолотой играя,
утрет божия матерь,
галицийская краля.
1928
ДВА СНА
Отчего чудится
старина мне?
Крыши изб грудятся
в смоляном сне.
И чадят зарева,
и кричат матери:
кровью чад залило
в теремах скатерти.
И лежат воины,
а на них вороны,
их зрачки склеваны
сквозь шелом кованый.
О, шатры пестрые
кочевых орд!
На Буян-острове
богатырь мертв...
А отцы крестные
без голов - голые.
Все чубы сбросили
на колах головы.
И, блестя перстнями
колдовских стран,
на ковре Персии
пьет шербет хан...
Почему ж кажется
этот сон мне?
Я ж сидел, кажется,
на сыром пне;
я дремал чуточку
у лесных плах,
я строгал дудочку,
чтоб манить птах.
Вел слепца за руку
вдоль речных волн
и смотрел на реку,
на крутой холм.
Там, как стол с утварью,
погружен в дремль
на заре утренней
золотой Кремль.
Калита, что ли, ты?
Ярослав-царь?
Что грозишь золотом,
как грозил встарь?
Царь Иван молится?
И опять головы,
как дрова, колются
по всему городу?
Или шел залами
государь Петр
принимать с карлами
шутовской смотр?
Он треух с пряжкою
натянул на ухо,
епанчу фряжскую
застегнул наглухо.
Снег лежит пологом.
Холода. Темь.
Врылся Царь-Колокол
в мать сыру земь.
Но собор кажется
пирогом сказочным,
расписным, пряничным
на столе праздничном.
На камнях хоженых
собрались голуби
и из крыл сложенных
тянут вниз головы.
Тишина в городе.
Бьют часы шесть.
Никогда воронам
не клевать здесь.
А теперь слушай:
как уснешь вновь,
береги душу
от дурных снов.
1960
- Войдите или зарегистрируйтесь, чтобы комментировать
Зоревая пряха
Чего в небесных тесных теремах
Ты всё прядёшь, неряшливая пряха,
А может быть, дурашливая сваха!
А кто невеста? В шубе и пимах
Деваха! А жених - как Мономах.
Но не клобук ли иеромонаха,
А может быть, казацкая папаха
На голове? О скорбь! В людских умах
Кровоточащий, как топор и плаха,
Горит закат. Ужели же впотьмах
Рубить безумно со всего размаха
Мы будем всё, что ты сумела спрясть,
Имея власть полюбоваться всласть
На прошлое без смеха и без страха.
Леонид Мартынов