Выступление Барабаша К.В. на продлении меры пресечения

Барабаш К.В. (Хамовнический суд, 19.01.2016 г.):

Следствие пытается вменить мне организацию экстремистской организации: ст. 282.2 ч.1, - и требуют у судов моего заключения под стражу, приводя необоснованные и противоречивые доводы. Прискорбно, что в этом деле суд без оглядки на закон идет на поводу у следствия. В первую очередь Хамсуд должен был с самого начала разобраться, по какому делу меня хотят держать под стражей, соблюдены ли необходимые условия, позволяющие отнести меня к этому делу в таком качестве и в такой степени, чтобы законно поместить под стражу.

В соответствии со ст. 97 УПК РФ любые меры пресечения возможны, только если есть достаточные основания полагать, что я скроюсь, продолжу некую преступную деятельность, буду препятствовать производству по уголовному делу. Уже отсюда видно, что основная для какой бы то ни было меры пресечения отсутствуют, ввиду того, что следствием не названо ни одного общественно-опасного деяния, допущенного много в рамках вменяемой мне организации инициативной группы по проведению референдума (ИГПР), и экстремизм ИГПР ничем следствием не обоснован.

Как я понял из противоречивых документов дела, следствие пытается обосновать якобы существующее сходство целей и задач ИГПР с целями и задачами ранее запрещённой организации Армия Воли Народа (АВН), неправосудно признанной экстремистской. При этом цели и задачи обеих организаций заключаются и заключались, как следует в том числе из решения суда по запрету деятельности АВН, в проведении референдума и, соответственно, его организации, то есть, в реализации права на референдум. Эти цели и задачи не являются преступными. Что преступного совершила ИГПР - следствие по сей день не выдумало, записав в свои постановления про «расшатывание обстановки в сторону нестабильности» и прочие «страшилки», не основанные на диспозициях УК РФ. Диспозиция вменяемой ст. 282.2 ч.1 УК РФ при этом подразумевает организацию деятельности общественного или религиозного объединения либо иной организации, в отношении которых судом принято вступившее в законную силу решение о запрете деятельности в связи с осуществлением экстремистской деятельности. Однако, ИГПР не общественная, не религиозная организация (объединение), а особая организационная форма, установленная ФКЗ о референдуме. Запретить ИГПР - это препятствовать осуществлению избирательных прав и права на референдум, это как раз и есть экстремизм в соответствии с ч.1 ст.1 Федерального закона о противодействии экстремистской деятельности. Тем более нелепо вменять мне организацию запрещённой организации - потому как в отношении инициативных групп по проведению референдума в РФ не было ни одного решения о запрете деятельности. Может быть, следствие пытается вменить мне что-то иное, но тогда это должно быть ясно хотя бы суду. А из постановления Хамсуда об избрании мне меры пресечения этого не следует: в этом постановлении говорится об идентичности целей и задач АВН и ИГПР, но ст. 282.2 УК РФ говорит, повторю, об организациях, в отношении которых принято решение о запрете деятельности. А не об организациях с целями и задачами, идентичными целям и задачам организаций, в отношении которых принято решение о запрете деятельности. И это правильно, потому что иначе, запретив организацию с общественно-полезной целью, пусть даже ввиду каких-то её противоправных деяний, мы автоматически запретим и такую цель раз и навсегда! Так как следствие не потрудилось установить и указать в постановлении о привлечении меня в качестве обвиняемого, в чём именно заключается экстремизм ИГПР, и как он связан с АВН, то не смогло определить и тяжесть моего деяния. То, что ИГПР не занимается экстремистской деятельностью и потому не является экстремистской организацией, подтверждается и отказом следствия давать пояснения по этому поводу.

Вменяемая мне статья имеет санкцию в виде лишения свободы на срок до 8 лет, но без указания нижнего предела: лишение свободы может быть на срок менее трёх лет, а может быть назначено наказание и вовсе несвязанное с лишением свободы. Но следствие не потрудилось привести ни одного довода, свидетельствующего о том, что организация ИГПР повлечёт за собой лишение свободы на срок свыше трёх лет: следствие лишь голословно предположило это и почему-то уверено, что вслед за ним это же будет послушно предполагать и суд. При определении меры пресечения мне Хамсуд в лице судьи Фильченко уже однажды вышел за пределы своих полномочий и до разбирательства по существу дела установил тяжесть якобы совершённого мною преступления, нарушив тем самым принцип презумпции невиновности. Но то судья Фильченко, известная нам подобными нарушениями, даже фальсификацией протокола судебного заседания и заявлением типа: «Я здесь ничего не решаю», - и не ясно, как ещё работающая до сих пор судьёй в том же суде. А фактически при таких доводах следствия, точнее при их отсутствии, тяжесть совершённого установить просто невозможно ввиду отсутствия информации о том, что именно было совершено. Следовательно, несостоятельны аргументы о моём желании скрыться, дабы избежать наказания за якобы совершённое деяние, раз деяние не установлено. Но несостоятельны они были и в случае наличия в доводах следствия описания якобы совершённых мною тяжёлых преступлений. Потому что своими действиями я уже продемонстрировал не только нежелание скрываться, но и желание лично защищать себя, обжалуя каждый незаконный шаг следствия и каждое неправосудное решение суда в отношении меня. И седьмому составу уголовной коллегии Мосгорсуда, и уголовному составу Хамсуда это известно лучше, чем кому бы то ни было: до моего ареста я ввиду безпрецедентного давления на сторонников референдума регулярно посещал судебные заседания под председательством названных судей.

Часто посещал я и всевозможные общественные мероприятия, где неравнодушные патриотически настроенные граждане решают вопросы организации атомизированного населения страны и улучшения духовной и материальной жизни народа посредством в первую очередь законодательных предложений. Это отлично известно следствию. И если уж мы говорим про ИГПР - нужно понимать, что организация референдума требует активной открытой, демонстративной работы, не совместимой с якобы существующим у меня желанием скрыться, о наличии которого голословно упоминает следствие. Я всеми законными способами привлекаю внимание к Идее прямой и неотвратимой ответственности перед народом высших органов власти по итогам их деятельности, и мне даже находиться в СИЗО выгоднее с точки зрения эффективности пропаганды этой Идеи, чем скрываться в каком-то подполье, внимание от которого моментально переметнётся на иных политзаключённых. Характер моих действий ввиду перечисленных обстоятельств не преступный, а защитный: сторонники референдума открыто защищают свою позицию и права, нарушены следствием и прочими силовыми органами, а вот сотрудники следственного комитета и ЦПЭ МВД лгут и провоцируют названных сторонников. В частности: скрывают причины своих визитов, когда приходят ко мне с обыском, представляясь пришедшими якобы по вызову соседей, тогда как соседи, даже если бы были чем-то недовольны, не обратятся в МВД, а обратятся как раз в мою квартиру, зная, что в этой квартире живёт председатель совета дома. Также названные сотрудники фабрикуют ложные признаки неявки на допрос, навязывая проведение допроса на время, не позволяющее успеть навести порядок в квартире и обеспечить безопасность малолетних детей после обыска с выламыванием дверей. Причём делается это руками одних и тех же оперативников, уже замаранных в подобной фабрикации признаков игнорирования повесток и якобы неявки на допрос в ходе преследования по этому же уголовному делу Мухина, Парфёнова и Соколова, например: оперуполномоченный Кирюхин назначал мне встречи для вручения новых повесток в разных районах столицы в то же время, в которое я должен был ехать на допрос по ранее выданной мне повестке.

К таким провокационным действиям следствие вынужденно прибегать ввиду того, что следствию известно, что сторонники проведения референдума - люди идейные, и бегать от следствия они, то есть мы, не будем, а напротив, в общении с правоохранительными органами соберут все возможные доказательства фальсификации документов, якобы свидетельствующих о каких-то правонарушениях со стороны сторонников референдума по выбору способа оценки высших органов власти страны, без которого остаются возможными подобные преступные действия безответственных государственных органов. То, что следствие пытается представить как попытки избежать общения со следствием - на деле есть моя попытка избежать соучастия в преступлении по препятствованию осуществления права на референдум и должностному подлогу, связанному с фабрикацией данного дела, а также в преступлении по насильственному удерживанию власти, ради которого и заказываются подобные дела в целях недопущения организации граждан на референдум и возвращения гражданами себе суверенитета, права хозяина в собственной стране путём законодательного закрепления права граждан оценивать высшие органы власти по итогам их деятельности.

И в этом извращённом понимании причин моих поступков, когда следствие обиженно считает, что я не имею права ни при каких обстоятельствах отказываться от сотрудничества с ним, следствие противоречит само себе: заявляет, что сторонников референдума следует арестовать и изолировать, дабы они не оказывали давления на свидетелей, которыми выступают другие такие же сторонники референдума, которых следствие желает ещё допросить. Тогда как представленные следствием материалы свидетельствуют, что сторонники референдума, в том числе я, напротив, проявляют максимальную заботу друг о друге, о свидетелях, помогают свидетелям защитить свои права, нарушенные следствием, и себя от вовлечения в преступление по ст.141 КУ РФ, а конкретно в воспрепятствование осуществлению права на участие в референдуме. И за всё это время ни один сторонник референдума не дал повода даже для своего привода, а тем более не скрывался от следствия и ничем не препятствовал производству по уголовному делу, а лишь помогал расследовать это дело должным, законным образом без злоупотреблений и давления (вплоть до попыток необоснованной изоляции в СИЗО) со стороны силовых органов.

Я не преследую либеральную идеологию, да простят меня некоторые журналисты, пытающиеся превратить данное дело исключительно в свидетельство безпредела государства, не углубляясь в понимание пользы делократического госуправления, положенного в основу законодательных предложений ИГПР «ЗОВ». Поэтому я выступаю за освобождение сторонников референдума из-под ареста не ради свободы как таковой, а ради соблюдения законности, нарушенной в данном деле в первую очередь следствием. Следователю ничего не мешало организовать следственные действия в строгом соответствии с УПК РФ, но сотрудники следственного комитета и ЦПЭ МВД решили подстраховаться и допустили при обысках и задержаниях сторонников референдума целый ряд нарушений, что свидетельствует об их неуверенности в своих силах в противопоставлении грамотной защите, которую, будучи не изолированными, сторонники референдума осуществляли бы более эффективно. А на сегодня моё право на защиту нарушено, в первую очередь, тем, что меня содержат под арестом и не допускают ко мне избранного мною защитника. Доводы следствия, что мой защитник Чернышёв А.С. следствию не знаком, не выдерживают критики: в материалах дела есть рапорт оперуполномоченного Попова на имя следователя Талаевой, из которого явно следует, что защитник у меня есть, и это Чернышёв А.С. Именно поэтому Талаева и не позволяет Чернышёву защищать меня, не давая ему возможности участвовать в следственных действиях в отношении меня. Этот страх следствия перед грамотной профессиональной защитой означает наличие недостатков и нарушений в работе следователя, которые Чернышёв А.С. выявил бы и тем предотвратил бы нарушение следствием моих прав в кратчайшие сроки. Тогда как сейчас выявлением этих нарушений я вынужден заниматься практически в одиночестве и без профессиональной высокоопытной поддержки. Такая организация встреч с адвокатами, точнее их дезорганизация, нарушает мои права, гарантированные Конституцией РФ, международным правом. Председатель следственного комитета Бастрыкин с министром юстиции Коноваловым, которому подчинена ФСИН, так «организовали» работу своих ведомств, что адвокат не может посетить арестованного в СИЗО без «высочайшего соизволения» следователя. Что даёт основание считать Бастрыкина с Коноваловым прекрасно осведомленными о нижайшем профессиональном уровне своих подчинённых, обезопасить которых от выявления их нарушений может только ограничение допуска защиты к фигурантам дел, что стряпают такие подчинённые.

Познакомившись благодаря моему преследованию с подобными особенностями работы следственных органов, я ещё более уверился в высокой степени деградации правоохранительных органов РФ и добавил к своей общественной деятельности бичевание порочности этой системы. Что, безусловно, стало причиной личной неприязни ко мне следователя Талаевой и работающих в связке с ней сотрудников ЦПЭ МВД. Эту неприязнь подтверждает отсутствие критики правоохранительной системы со стороны самой Талаевой и сотрудников ЦПЭ МВД. Их молчаливое деятельное согласие с поведением своего начальства, нежелание проверить на наличие признаков экстремизма действия этого начальства по руководству преследованием сторонников референдума означает, что такая система их устраивает, а значит, даёт им достаточно благ, не доставляя много неприятностей. А когда я критикую систему, режим, государственные органы - я фактически покушаюсь на эти личные блага названных лиц, мешая им бездумно в своё удовольствие выполнять указания своего начальства, заставляя критически оценивать указания от этого начальства вместе с этим начальством.

Естественно, что это вызывает раздражение следователя, исключает его безпристрастность, приводит к нарушениям УПК. В такой ситуации лично заинтересованному следствию остаётся лишь провоцировать меня, в том числе силовыми способами, арестом, рассчитывая, что острое чувство значительной несправедливости приведёт к лавинообразной эмоциональной реакции, на которую уже можно будет ответить в привычном следствию силовом ключе, не вникая в тонкости законодательства. Так же, например, ОМОН провоцирует митингующих на площадях и улицах, чтобы выставить протестующих против несправедливых решений чиновников агрессивным быдлом и получить вознаграждение за пресечение беспорядков вместо того, чтобы получить срок за воспрепятствование участию граждан в мирном массовом мероприятии, право на которое гарантированно Конституцией РФ. Но даже в пыточных условиях незаслуженного лишения свободы сторонники референдума не позволяют себе недопустимых реакций на провокации, хотя пределы выдержки у каждого индивидуальны и устанавливаются, к сожалению, опытным путём. Тем не менее, я стараюсь не допускать себе не то что противоправных действий, а даже некорректных и тем более необоснованных высказываний и обвинений.

Своевременная критика некомпетентных, злонамеренных действий госслужащих сегодня - единственная возможность не дать чиновникам зарваться и ещё более значительно ухудшить жизнь народа. До тех пор, пока предлагаемый ИГПР «ЗОВ» законопроект не будет принят на референдуме - всегда будет оставаться риск перерождения любого слуги народа в органах власти во врага народа, а, следовательно, будет оставаться опасность революционного взрыва вплоть до развала государства, а то и утраты нации. В таких условиях не поможет замалчивание недостатков, а преследование патриотов только подбрасывает дров в революционный костёр. И лучше заранее объявлять о каре, что постигнет чиновников, стравливающих граждан между собой ради своего обогащения во власти. Только наглядная картина страшного конца действующего режима позволяет недовольным гражданам «выпустить пар», а режиму успеть «прийти в чувство», - конструктивно отреагировать на жёсткую и потому лишь более-менее заметную критику и продемонстрировать способность воплотить в жизнь предлагаемые снизу изменения в госуправлении, в том числе и такие фундаментальные и притом малозатратные изменения, что были разработаны ИГПР «ЗОВ». Не замечать этого, не понимать этого, видеть в сторонниках референдума врагов государства могут только те, кто сам является врагом народа и провокатором. Потому что именно государство существует ради народа, а не наоборот, и только ради собственной организации на собственную же защиту народ терпит и кормит государство и составляющих его слуг - народных представителей, силовиков, судей, других профессиональных управленцев и регуляторов норм отношений в гражданском обществе.

Такие фундаментальные взгляды на госуправление, естественно не устраивают желающих нагреть руки на очередной радикальной смене власти в стране. И только к таким корыстолюбцам можно причислить тех, кто сегодня препятствует деятельности ИГПР «ЗОВ» и защите её сторонников от преследований. А ведь помещение нас в СИЗО дополнительно ограничивает наши возможности участвовать в защите и по другим делам, фабрикуемым в отношении нас с целью обвинить то в распространении якобы экстремистских материалов, то в якобы разжигании ненависти к таким несуществующим социальным группам, как чиновники, полицаи, министры и т.п. То есть, это помещающие нас в СИЗО должностные лица препятствуют производству по уголовным делам в отношении сторонников референдума, а не сторонники референдума. Наличие такого препятствия подтверждается скоростью ведения следствия по делу 385061, близкой к нулю: за время нахождения в СИЗО арестованных по делу следствие выдумало с нашим участием только знакомство с постановлением о назначении экспертиз, да и то, услышав о наших законных ходатайствах поставить свои вопросы экспертам, участвовать в экспертизах и т.п., начало затягивать экспертную деятельность. Налицо необоснованная растрата бюджета на оплату длительного труда экспертов, а также на оплату длительного содержания нас в СИЗО, и соответственно не получение в бюджет налогов и иных поступлений от нас ввиду невозможности трудиться, будучи под стражей.

Раскрывать иные доводы о недопустимости моего ареста, как-то: малолетние дети и жена на иждивении, положительные характеристики с бывшей работы и по месту жительства, заслуги перед Родиной в период военной службы, участие в боевых действиях и т.п. - не вижу смысла, так как, находясь в СИЗО месяц, познакомился с достаточным числом арестованных граждан, чьи права также были нарушены необоснованным помещением под стражу, и убедился, что общая тенденция судебного подхода к выбору такой меры пресечения - не учитывать вопреки УПК РФ положительные характеризующие особенности подозреваемых и обвиняемых, а оценивать исключительно опасность их деятельности, причём не столько для общества, сколько для государственного аппарата. Поэтому вижу смысл просить председательствующих в наших судебных заседаниях без оглядки на своих кураторов, лично и самым тщательным образом осмыслить вред, наносимый столь милому их сердцу государству именно арестом сторонников референдума, и только после этого выносить разумное и действительно полезное народу решение, а в дальнейшем ещё и настойчиво отстаивать такое своё решение и его целесообразность в случае оказания давления уже на самих этих судей. Уверен, что такое поведение зачтётся в дальнейшем не только на более вышестоящих, но и на Высшем суде.

Добро пожаловать в ИГПР «ЗОВ»! Власть - на Суд народа!