Я, по заказу, поступившему от известного режиссёра, написал сценарий художественного фильма, причём, сразу писал в уверенности, что такой фильм никто снимать не будет. Но, всё же, написал и написал потому, что при изучении материала пришёл к таким интересными даже для себя находками в иллюстрации к очень важной и тяжёлой для общества теме, что решил – «овчинка стоит выделки». А тема эта – паразитизм и подлость «науки», точнее, основной массы тех людей, которые у нас и во всём мире считаются «учёными», но которые поступили в науку не за поиском новых, нужных их согражданам знаний, а только за деньгами.
Хотя это сценарий художественного фильма, но он о реальной истории – о том, как молодой парень, Олег Лаврентьев, увлекшись с 15 лет ядерной физикой, в 1950 году открыл схему термоядерных реакций, при которой стала возможной водородная бомба веса обычной бомбы – способной поместиться в самолёт, – кроме того, это открытие резко удешевляло стоимость термоядерного оружия как такового. И по этой схеме до сих пор создаётся термоядерное оружие во всём мире. И ещё это сценарий фильма о том, как «профессиональные» учёные ограбили Лаврентьева, украв у него открытие, а самого парня лишили возможности проверить следующее его открытие – схему термоядерного синтеза, по мнению Лаврентьева, способного дать человечеству неисчерпаемый источник энергии.
Такой фильм практически неподъёмен для обычного режиссёра и прессы. Вот и этот мой фильм о том, что пресса не способна будет понять, – о работе настоящих государственных деятелей и о подлости деятелей отечественной «науки».
Я написал сценарий так, как пишут пьесы и, разумеется, мог бы придать ему обычный книжный формат, но я видел в уме каждый эпизод и давал описание не события, а описание данного эпизода, и я хочу подчеркнуть, что это именно сценарий фильма. Сценарий! Посему тех читателей, которым такая подача материала покажется неудобной, прошу меня простить.
Я прошу и Олега Александровича Лаврентьева и его жены на Том Свете простить меня за то, что я пошёл на поводу режиссёра и ввёл в сценарий тему любови Олега, которой могло и вообще в эти его годы не быть, и которая могла быть иной. Правда, я не думаю, что эта тема сильно испортила фильм, дав мне с помощью героини освещать некоторые важные события...
Юрий Мухин
СЦЕНАРИЙ ФИЛЬМА «ЭТО БЫЛ НЕВЫГОДНЫЙ ОБМЕН!»
Сцена 1.
Титры:
15 января 1948 года,
Москва, общежитие МГУ.
(В комнате 4 кровати и две молодые женщины, входит Надежда, в одной руке портфель, в другой нераспечатанное письмо, бросает на кровать портфель, снимает шапочку и пальто)
Надя. От Бориса две недели не было писем, сейчас взяла на вахте, а письмо не от Бориса, а от его родителей. Я боюсь! Клава, открой письмо, что там?
(Клава открывает конверт, читает про себя, мертвеет и молча возвращает письмо Надежде).
Надя. (пробежав глазами первые строки). Нет! Не-е-т!! (падает с рыданиями на кровать лицом в подушку. Вторая подруга бросается к ней успокоить, смотрит на Клаву: «Что там?»)
Клава. (сухо) Борьку убили!
Сцена 2.
Титры
25 января 1948 года,
Сахалин, город Поронайск,
221-й отдельный зенитно-артиллерийский дивизион,
17-30 местного времени.
Радиорубка, на ключе выстукивает азбукой Морзе радиограмму Олег Лаврентьев, снимаемый в профиль. Кадр останавливается и меняется на фото
Диктор читает бегущую строку: Артист (фамилия артиста) играет роль Олега Александровича Лаврентьева, 1926 года рождения, на показываемое время радиста 221-го отдельного зенитно-артиллерийского дивизиона.
В радиорубку вваливается младший сержант и снимает шинель со словами:
М.С. Всё Олег, я тут, можешь идти, с тебя пайка сахара.
Олег. (снимая наушники) С чего это?
М.С. (передразнивает) С чего, с чего – сменил тебя на вахте раньше!
Олег. Так я же иду лекцию читать!
М.С. О! Тогда две пайки – я же твою лекцию не услышу!
Олег. (смеётся) Да за две пайки сахара я тебе её лично прочту!
Во время разговора Олег надевает шинель, берёт подставку с рамкой, на которой кнопками закреплён плакат типа такого:
- и выходит.
Сцена 5.
Титры.
Тот же день,
клуб 221-го отдельного зенитно-артиллерийского дивизиона,
18-00 местного времени.
Зал человек на 150, уставлен лавками, в одном торце зала натянут экран, в противоположном киномеханик хлопочет у передвижной киноустановки. На передних лавах сидит человек 15 офицеров, за ними солдаты и сержанты, сбоку на лавках человек 7-8 женщин – жёны офицеров, часть солдат стоит у стен, в зале многие курят. Все в шинелях – зал не отапливается, вешалка на стене пустая. Входит Олег, ставит подставку возле экрана, теперь она развёрнута тыльной стороной и на ней от руки нарисована вот такая картинка:
- снимает шинель и поёживаясь становится у своего плаката.
В это время в зал входит подполковник – командир дивизиона – с женой, все сидящие встают, но подполковник делает жест рукой – садитесь! Жена командира со словами: «Я к женщинам», – пробирается к лавочке с женщинами, они подвинулись и усадили её).
Жена командира. Привет девочки, что сегодня будет?
Женщина: Немецкий трофейный фильм «Девушка моей мечты».
Жена командира. (удивленно) Так уже ж смотрели на прошлой неделе.
Не очень красивая женщина. А нашим кобелям лишь бы красивые бабы…
Женщина. Да ладно тебе, Зин, не ной!
(В это время командир подходит к переднему ряду, там ему держат свободное место, садится. Встаёт майор-замполит и поворачивается к залу).
Замполит. Товарищи, тихо! И кончайте курить! Сегодня перед фильмом мы прослушаем лекцию об атомном оружии, у нас в СССР такого оружия пока нет, но ходят слухи, что скоро будет. А вот у американцев оно уже есть, и эти гады нам этим оружием угрожают. Но мы и не таких видели. Лекцию прочтёт рядовой Лаврентьев.
Старший лейтенант (из зала) Ну, ничего себе! Мне в артиллерийской радиотехнической академии лекции профессора читали, а тут рядовой?!
Замполит. Профессоров у меня для вас, товарищ старший лейтенант, нет, а культурный уровень надо повышать всем, в том числе и вам! Товарищ Лаврентьев будет читать лекцию потому, что он знает, что читает. Товарищ Лаврентьев, расскажите залу, откуда вы знаете про атомное оружие?
Олег. (от неожиданности мнётся, не зная, что говорить, замполит его подбадривает: «Не стесняйся!») Ну, в общем, интересно это всё. Случайно перед войной взял в библиотеке книжку «Введение в ядерную физику», мне её и давать не хотели – я же был всего в 7 классе, мне и 15-и не было, а в этой книжке так интересно про атом написано! У нас пока дом обогреешь, столько угля за зиму изведёшь, если в тоннах, то считай… (Олег задумывается) считай две тонны, а то и три. А тут если определенным образом провести деление ядер урана-235-го или плутония 239-го, то с их килограмма выделится энергии в 2 миллиона раз больше, чем дает энергии килограмм угля при своем сгорании. А если соединить ядра тяжелого водорода, то энергии выделится в 12 миллионов раз больше. Миллионов!! Это килограммом урана можно тысячу таких домов всю зиму греть, а килограммом тяжёлого водорода можно всю зиму город обогревать!
Ну, я и начал читать всё, что мог по этим атомным делам найти…
Старшина из зала (перебивает) Подтверждаю! У нас к концу войны уже у каждого в вещевом мешке кое-что трофейное было из немецкого барахла, а он разведчиком был, а него в сидоре только книжки!
Олег. Ну и сейчас я что могу найти по этой теме, то и читаю. Вот уже прочёл книгу физика Корсунского «Атомное ядро», переводные книги иностранных авторов, скажем, книгу физика Бреслера «Радиоактивность» и книгу физика Бете «Физика ядра».
Да и вообще по технике разные книжки люблю читать – тут в местной библиотеке все перечитал…
Замполит. Товарищ Лаврентьев на своё скромное денежное довольствие из Москвы не только книжки по физике выписывает, но и выписывает журнал «Успехи физических наук». Мне тут товарищ из почты сказал – на всём острове Сахалин один Лаврентьев этот журнал выписывает. А вы, товарищ старший лейтенант, какой военный или военно-технический журнал выписываете?
(Среди офицеров смешки, старший лейтенант сник, как бы пытаясь стать незаметным, рядом сидящий капитан толкает его в бок: «Что, Петя, на одиннадцати туза прикупил?»)
Командир (тихо, стоящему перед ним замполиту) Прекрати! Нельзя перед солдатами офицера позорить! (встаёт и поворачивается к старшему лейтенанту) Зайдёте ко мне после кинофильма. (из полутёмного зала: «На душеспасительную беседу»). Если ещё кто-нибудь прервёт замполита или лектора, получит наряд вне очереди! (зал притих) Начинайте лекцию, товарищ лектор!
Олег. Вы знаете, что есть такие вещества, которые называются взрывчатыми веществами, скажем, тринитротолуол или, сокращённо, тол, есть взрывчатки и сильнее. Вот у нас в 85-мм снаряде для наших зениток такой взрывчатки 660 грамм. Эта взрывчатка – это химическое соединение. Что это значит? Когда по такой взрывчатке ударит взрыв детонатора взрывателя, то это химическое соединение сильно, скажем так, вздрагивает, и от этого сразу во всём количестве этой взрывчатки происходит так называемая химическая реакция, от которой одни химические соединения превращаются в другие химические соединения – превращаются в газообразные соединения и в частички дыма, и эти газы очень сильно нагреваются. А при нагревании газы расширяются и от этого давят на стенки снаряда и эти стенки лопаются на осколки, которые разлетаются с большой скоростью и попадают во вражеские самолёты. Если мы хорошо прицелимся. Ну, вы это знаете… или должны знать.
Но все вещества, точнее химические элементы, состоят из атомов, а эти атомы состоят из центрального, так сказать, клубка маленьких-маленьких шариков, одни из которых называются протонами – такие шарики заряжены положительно, а другие – нейтронами, эти шарики никак не заряжены. Вот этот клубок называется ядром атома данного вещества, вокруг этого ядра летают электроны, но они нам сейчас не интересны. Короче, вещество, атомы, устроены так, как наша Солнечная система – в центре очень тяжелое Солнце, то есть ядро атома, а вокруг летают планеты, то есть электроны. Это называется планетарным строением атома.
Так вот, одно вещество – один химический элемент – отличается от другого, и все атомы одного вещества отличаются от другого вещества количеством протонов в ядре, скажем, у газа водорода один протон, а следующего за водородом газа гелия два протона, а у железа их 56. (В числе слушателей показывается капитан слегка «под шафе», который начинает дремать) Ну, ещё в ядре есть и нейтроны, которых в каждом веществе разное количество, отчего вещество как бы одно, но у него есть разные виды, которые называются изотопами… Как бы это пояснить, чтобы было понятно…
Вот представьте, что пиво, вино и водка – это разные вещества, как скажем, водород, гелий и железо. Но в пиве может быть и 3, и 5 градусов спирта, но всё это будет пивом, в вине может быть и 12 и 18 градусов спирта, но всё будет вином, а в водке может быть и 30 и 45 градусов спирта, а всё будет водкой. (Дремлющий при слове «водка» оживляется и начинает слушать.)
Так вот, атомные ядра тяжёлых веществ, скажем, урана, тоже имеют несколько изотопов, причём, один из них – уран 235 – имеет очень интересные свойства. Если по ядру урана 235 сильно ударить нейтроном, то ядро захватит этот нейтрон и развалится на два более лёгких вещества – на барий и криптон, и при этом выделится огромное количество энергии. Мало этого, выделится ещё два таких нейтрона, которые ударят по соседним ядрам этого урана 235 и если рядом таких ядер урана 235 много, то произойдёт взрыв невиданной силы.
Чтобы такой взрыв произвести, надо как можно быстрее соединить в единое целое, как стало известно, 50 кг урана 235, а плутония 239 вообще всего 11 килограмм. И вот такую бомбу, в которой взрывом были соединены в единое целое 64 килограмма урана 235 американцы сбросили на Хиросиму. Она взорвалась, и это было равно взрыву 20 тысяч тонн тола – американцы зверски снесли с лица земли город с населением в 250 тысяч человек, причём сразу же убили 90 тысяч жителей.
Подвыпивший капитан. Правильно американцы сделали – если бы не взорвали свои бомбы, то мы бы досыта крови напились в боях с их Квантунской армией. Японцы вояки злые, я помню мы Хинган перевалили… (поднялся с места подполковник и осуждающе посмотрел на капитана, тот понял и замахал руками) Я всё, всё!
(Камера переносит событие по времени, часть солдат просто спит, другая дремлет, часть офицеров тоже куняет).
Олег. …А у водорода есть изотоп – дейтерий, у обычного водорода в ядре только один протон, а у дейтерия протон и нейтрон, так вот, если два ядра этого дейтерия вмять в друг друга при очень высокой температуре, то получится иной химический элемент гелий – инертный газ. И выделится огромное количество энергии. Правда сжимать и нагревать дейтерий придётся до очень высоких значений – до миллионов градусов и атмосфер. Но у водорода может быть ещё один изотоп – тритий, у которого в ядре помимо одного протона ещё и два нейтрона. И вот вмять дейтерий в тритий и гораздо проще, и энергии выделится больше, а если взять простую атомную бомбу и окружить её дейтерием и тритием, то можно было бы получить бомбу огромной силы. Но дело в том, что дейтерий и тритий – это водород, а водород становиться жидким при температуре чуть ли не абсолютного нуля. Поэтому, чтобы дейтерий и тритий получить хотя бы в виде жидкости вокруг атомной бомбы, надо будет построить целый завод по их охлаждению. На самолёт этот завод точно не запихнёшь.
Но интересна не эта водородная бомба, а сам принцип получения энергии из дейтерия, ведь этого дейтерия в океане океан, он содержится в так называемой тяжёлой воде, а её, хотя и кажется, что в процентах немного, но зато самой воды на Земле огромное количество. Вот поэтому я стараюсь найти способ использовать термоядерную реакцию в мирных целях и, как мне кажется, я кое-что придумал.
Ну, вот, у меня кажется всё.
Замполит (встаёт и обращается к залу) Вопросы есть?
Командир (после небольшой паузы) Вот вы говорите, что этот дейтерий газ и его невозможно применить в бомбе, которую можно сбросить с самолёта, но ведь вы только что упомянули тяжёлую воду, а что если её использовать.
Олег. Нельзя! Атомы кислорода не дадут вмять ядра дейтерия один в другой.
Командир. Понятно, но вы всё же не оставляйте идею водородной бомбы – вдруг что-нибудь найдёте.
Олег. Слушаюсь, товарищ командир.
Замполит. Ещё вопросы?
Старшина в глубине зала. (поднимается, но его тянут чтобы сел) Вот ты говоришь, что для бомбы, разрушающей большой город надо всего 64 килограмма этого, как его, урана. Покажи руками – это сколько?
Олег. Уран тяжёлый, поэтому это по размерам… как трёхлитровый бутылёк, а 11 килограмм плутония будет как маленькое яблочко.
(Старшина хочет ещё что-то спросить, но его сажают)
Замполит. Ещё вопросы?
(крики из зала: «Нет вопросов!» «Кино давайте!»)
Замполит. (пожимает руку Олегу) Спасибо, товарищ Лаврентьев, было очень познавательно.
(Олег относит к стене плакат, надевает шинель, из зала ему кричат: «Сюда, Олег, мы тебе место держим!». Крики: «Где киномеханик?» «Курить вышел». Зовите сюда этого сапожника! В прошлый раз у него три раза плёнка рвалась».
Олег пробирается мимо передних рядов с офицерами, один из офицеров его спрашивает)
Офицер. А ты свои задумки в Москву посылал?
Олег. (смущаясь) Посылал… В Министерство Вооруженных Сил направил изобретение по управляемым зенитным ракетам.
Офицер. Иди ты! Это как?
Олег. Ну, не из пушек по самолётам стрелять, как наш дивизион должен стрелять, а пускать по самолёту ракету, однако не просто так, а наводить её в полёте, как самолёт, на вражеский самолёт.
Офицер. Что ответили?
Олег. Да вот как старший лейтенант. Через восемь месяцев пришла отписка в одну фразу, где даже название изобретения было искажено.
Старший лейтенант. А то! В Москве дураков не держат, там товарищ Сталин!
Сцена 3.
Титры:
12 марта 1948 года,
Москва, Кремль,
Кабинет Председателя Правительства СССР
И. В. Сталина, 23-30 московского времени.
(Входит Молотов)
Сталин (встаёт из-за письменного стола и идёт к двери, встречает Молотова, здоровается за руку и приглашает их сесть за отдельно стоящий длинный стол, сам садится в торце, они по бокам)
Сталин. Что случилось, Вячеслав, что за вопрос?
Диктор читает бегущую строку: «Артист (фамилия артиста) играет роль Иосифа Виссарионовича Сталина, на показываемое время Председателя Совета министров СССР – главы Советского Союза, кроме того одного из пяти секретарей правящей в СССР партии, имевшей в то время название «Всесоюзная коммунистическая партия большевиков» (ВКП(б)), члена политического бюро этой партии – управлявшего страной органа этой партии».
Молотов. Хотелось бы к тебе, Коба, прийти с хорошей новостью, но никак не получается…
Диктор читает бегущую строку: «Артист (фамилия артиста) играет роль Вячеслава Михайловича Молотова, на показываемый момент первого заместителя Председателя Совета Министров СССР Сталина, члена Политбюро ВКП(б), до мая 1941 года бывшего главой Советского Союза, Министра Иностранных дел СССР, главы внешней разведки СССР».
Молотов. Получил сведения от наших разведчиков, что Трумэн всё-таки дал задание на разработку планов нападения на СССР.
Сталин. Этого следовало ожидать. Как далеко американцы зашли?
Молотов. Пока они в начале, собственно, и плана пока нет, рассматривают только основные концепции. Хотя имя плану уже дали – Дропшот. В переводе что-то вроде «Моментальный удар» ли «Короткий удар», или «Последний выстрел» – как-то так.
Сталин. И что у них за концепции?
Молотов. Они знают, что воевать мы будем долго, посему хотят нас лишить этой возможности, одним ударом уничтожив от 75 до 90% всей нашей промышленности.
Сталин. Как?
Молотов. С помощью стратегической авиации и атомных бомб.
Сталин. Стратегическая авиация… стратегическая авиация… Да, это большой вопрос. Но, кажется, мы тут находим решение с помощью ракетной техники.
А что с атомными бомбами?
Молотов. Точно они ещё не считали, но по прикидкам им надо минимум 300 таких бомб.
Сталин. Если я правильно помню, то к концу этого года у них в арсенале будет около 50 атомных бомб. А когда они собираются иметь 300?
Молотов. Хотят иметь к концу следующего.
Сталин. (задумавшись) Вячеслав, партия и Государственный комитет обороны тебе поручили создать атомную бомбу ещё в 1942 году, и ты 4 года этим вопросом занимался, пока мы не передали этот вопрос Берии. Что ты думаешь о наших возможностях догнать в этом вопросе Соединённые Штаты?
Молотов. Думаю, что у Берия нет людей, чтобы ускорить дело…
Сталин. У нас мало учёных?
Молотов. Понимаешь, Коба, у нас тех, кто называет себя учёными, как навоза во дворе плохого хозяина, у нас работников нет.
Сталин. Что значит нет? Не хотят работать – надо заставлять!
Молотов. Как, Коба, как?! Это же не простые люди, это (с сарказмом) большие умы, – это обмылки в бане, которые в руках не удержишь. Как только ставишь перед этими, прости господи, «учёными» прямой вопрос, они начинают вертеться, как уж на сковородке, и ни да, ни нет, не говорят.
Не ладное у нас дело с наукой, не ладное. Набились в нее черт знает, какие люди, понаписывали неизвестно кому нужных диссертаций, а на самом деле только и умеют, что повторять то, что уже открыто другими. Если не украдут плодотворную идею или конструкцию, то ждать от них вообще нечего. Деньги тратят на свои исследования без счета, любуются собой, как гигантами ума, а попробуй поручить им действительно новое, нужное стране дело и в ответ, вместо конкретного решения, получишь только заумную болтовню и общие сомнения по любому вопросу.
Сталин. (не принимая оправдания Молотова) Это обычное дело, и тебе надо было искать действительных ученых-физиков, и на них опираться. Разве не то же самое у нас происходит с конструкторами, скажем, в авиации? А возьми биологию с ее засильем болтунов-генетиков, морганистов-вейсманистов, бесплодных, как мулы. Но мы же выдвинули Лысенко, мы же оперлись на его идеи мичуринской генетики и теперь имеем не только болтунов-морганистов в институтах, но от Лысенко имеем и новые высокопродуктивные сорта, и прогресс в сельском хозяйстве. Подбор кадров, Вячеслав, это главное дело коммунистов, и нас с тобой от этого никто не освобождал.
Молотов. Я что, заслужил такую лекцию? Ты вспомни середину тридцатых, ведь крику о достижениях советской ядерной физики было хоть отбавляй, казалось, еще немного и у нас паровозы будут ездить на ядерном топливе. Вспомни, у нас перед войной не только академики, но и молодые физики, казалось бы, делали выдающиеся открытия в области ядерной физики. У нас уже тогда было, только специализированных на ядерных исследованиях, четыре исследовательских института: в Ленинграде, Харькове и два в Москве. Ведь это советские учёные, Флёров и Петержак, открыли самопроизвольное деление ядер урана! По-моему, с 1920 года у нас работает завод по переработке урановой руды и получения радия на Каме в Березниках. Я же был главой правительства, тогда Совнаркома, и помню, что государство денег для этих физиков не жалело.
А что получилось, когда государству потребовалась атомная бомба? Эти же физики все разбежались.
Сталин. Как разбежались?
Молотов. Вспомни, Коба, когда Берия где-то весной 42-го года написал докладную записку о необходимости заняться атомной бомбой, и нам этот молодой физик Флеров об этом же с фронта написал, мы же тогда запросили Академию Наук. И все эти наши (опять с сарказмом) корифеи советской науки – Иоффе, Капица и Вавилов – мало того, что всячески уклонялись от своего участия в создании атомной бомбы, так они ещё и научную базу подводили под то, что типа создавать её и невыгодно, и с научной точки зрения нельзя! Есть такой физик Ландау, рекламу ему сделали, что это чуть ли не «быстрый разумом Невтон», так тот заявил, что по его теоретическим расчетам атомная бомба невозможна.
Я чуть ли не силой заставил Иоффе взяться за это дело, так он полгода чуть ли ни откровенно ничего не делал… Вот мне и пришлось назначить во главу атомных дел Курчатова, а ведь он тогда был малоизвестным физиком из Ленинграда. Единственного, кто согласился взять на себя ответственность.
Можно заставить человека выкопать яму, но как ты ученого заставишь найти в науке что-то новое, если он заявляет, что, согласно его научным «теориям», это новое найти невозможно? И остальные физики, во время войны в тылу ходили вокруг да около, занимались чем угодно, какими-то космическими лучами, как тот же Ландау, но начинаю привлекать их к делу, и они тут же становились неспециалистами в этом вопросе.
И это не всё. Мы сейчас огромное количество данных о бомбе получаем разведкой, так вот, если американцы поймут, что наши ученые у них копируют научные достижения, то специально будут подсовывать нам дезинформацию, чтобы наши академические олухи тратили государственные деньги под заведомо дурацкие проекты.
Ведь немцы до войны буквально издевались над нашими академиками от химии (задумывается, вспоминая) Бахом, Фрумкиным, Семеновым и их группировкой. Приглашали в Германию, там показывали им липовые лаборатории, занимающиеся липовыми исследованиями, и наши тупые бестолочи тратили огромные деньги на попытках повторить эти исследования в СССР.
Сталин. Есть факты?
Молотов. Полно. К примеру. Немецкий химик Габер убедил наших специалистов, что синтез аммиака очень труден и в производстве невозможен, а немцы по методике Габера производили сотни тысяч тонн взрывчатки. Немцы внушили нашим научным олухам, впрочем, и американцам тоже, что ароматические углеводороды в авиабензине вредны, а уже во время войны выяснилось, что они необходимы. И таких фактов много.
Поверь, так хотелось загнать всю эту свору как бы «учёных» на Колыму…
Сцена 4.
Титры:
03 мая 1948 года,
Сахалин, город Поронайск,
221-й отдельный зенитно-артиллерийский дивизион,
Полигон для отработки упражнения по бросанию гранат,
16-20 местного времени.
(Три учебных места для этого упражнения, на каждом строй человек в 5 солдат, которых обучают старшины и офицеры, а перед этими строями на каждом учебном месте метрах в 50 вырыт один окоп – «свой», а ещё метрах в 40 от первого – второй окоп – «противника». Метрах в 20 от правофлангового учебного места стоит Командир и Замполит, в строю обучаемых правофланговым стоит и Олег, в каске и с карабином образца 1944 года за плечом).
Старшина. Сложного в этом ничего нет, да и страшного тоже. Вчера мы отрабатывали бросание оборонительных гранат (поднимает из ящика под ногами гранату Ф-1 и подбрасывает в руке и снова кладёт в ящик) – их надо кидать из окопа как можно дальше, а самому присесть в окоп. А сегодня будем учиться кидать наступательную гранату РГ-42, то есть ручную гранту 42-го года выпуска (вынимает РГ-42). Надо вынуть пробку и ввинтить запал, затем по команде «Гранатами – огонь!» или по обстановке зажать в ладони корпус и спусковой рычаг гранаты, разогнуть усики предохранительной чеки, выдернуть чеку и подбежав к окопу противника шагов на 30, бросить её в окоп и бежать к окопу, чтобы не дать врагу опомниться, заскочить на бруствер и добить врага из карабина или штыком. Эта граната не тяжёлая – меньше фунта, 400 грамм – тут каждый добросит. Но надо помнить, что её осколки опасны с метров 10-15, а дальше хотя гимнастёрку и не пробьют, но могут ударить больно. Поэтому, когда кинул и бежишь к окопу, надо голову в каске наклонить, чтобы шальной осколок если и ударил, то по каске, а не по глазам, ну и прикладом автомата прикрыть это… как оно называется… короче, яйца надо прикрыть.
Итак, начнём кидать… (несколько солдат бросилось к стоящему под ногами старшины ящику с гранатами). Отставить! Назад, стать в строй! Я начну. (подходит к Олегу) Снимай каску и карабин!
(Одевает на Олега свою фуражку, на себя его каску, на карабине откидывает штык, ввинчивает запал в гранату, сам себе командует «Грантами огонь!» и бежит в «вражескому» окопу, бросает гранту наклоняет голову и чуть медленнее продолжает бежать. Граната взрывается на заднем бруствере, старшина подбегает к окопу и делает вид, что стреляет в окоп, возвращается).
Старшина. Это я на троечку кинул. Попадёте гранатой на передний бруствер, будет четвёрка, а прямо в окоп – пятерка. (отдаёт карабин и каску Олегу) Тебе не надо, ты в войну накидался, пусть молодые потренируются.
Из строя. Товарищ старшина, да и нам не надо, мы же видели…
Старшина. Видели они! А потом кинет себе гранату под ноги, матери похоронка, а мне наряд вне очереди.
Командир (наблюдая за учёбой, стоящему рядом замполиту) Мне этот Лаврентьев не даёт покоя… Учится ему надо, да и вообще способным солдатам дивизиона надо учиться, но вот где? И как? Хотя, конечно, службу можно таким солдатам настроить так, чтобы у них время было для учёбы… Но вот где?
Замполит. Надо думать… Провентилирую этот вопрос в политотделе округа и Сахалинском обкоме. Не думаю, что будут сильно возражать, хотя кто его знает…
Сцена 5.
Титры:
26 мая 1948 года,
Москва, МГУ,
учебная аудитория биологического факультет
(Аудитория амфитеатром, у доски пожилой профессор, где-то на втором ряду между двух парней сидит Надя, парни явно соперничают, чтобы завладеть её вниманием)
Профессор. Этим закончу курс вступительной для вас лекции по генетике, и закончу его повторением сути сказанного. Вы, как будущие грамотные биологи, а не шарлатаны из банды Лысенко, должны помнить, в чём величие генетиков Вейсмана и Моргана. Итак, они установили, что наследственность передается исключительно «генами», а не клетками всего тела, как это утверждает шарлатан Лысенко. Гены очень маленькие – это шарики диаметром всего от двух до шести сотых микрона, и именно из генов состоит зародышевая плазма, находящаяся в яичниках и семенниках каждого организма. Причем, что принципиально важно и на чем базировались коренные разногласия Вейсмана и лауреата Нобелевской премии Моргана, гены никак не связаны с телом организма и живут сами по себе. И в момент оплодотворения, эти шарики перепрыгивают из зародышевой плазмы не куда попало, а на хромосомы половых клеток, поэтому мы и называем эту гениальную теорию «хромосомной теорией наследственности» Моргана, поскольку именно за эту теорию американский генетик Морган заслуженно стал лауреатом Нобелевской премии.
Вопросы есть или мне просто пожелать вам успешно сдать летнюю сессию?
Надя. (после повисшей в аудитории паузы). Профессор, извините, получается, что в этой саморазмножающейся зародышевой плазме должно быть миллиарды этих генов, ведь наследственных свойств много.
Профессор. Безусловно!
Надя. Но тогда миллиарды даже мелких шариков должны иметь приличные размеры, которые должны быть видны даже без микроскопа. Ещё раз извините, а эту плазму кто-нибудь видел?
Профессор. (покраснел от гнева). Вы явно сторонница шарлатана Лысенко!
Студент возле Нади. (возмущённо) Лысенко единственный биолог за всю историю России, который открыл в биологии закон – это закон стадийности развития…
Второй студент. Почему вы называете академика Лысенко шарлатаном?
Профессор. Потому, что на дискуссии 10 апреля сам Юрий Жданов назвал Лысенко шарлатаном и лженоватором
Студент. А кто этот Юрий Жданов, я о таком биологе не слышал?
Профессор. (хмыкнул) Это сын сами знаете кого (показывает пальцем вверх), мало этого, ходят слухи, что он скоро станет зятем … (вытянув всю руку, показывает вверх).
Второй студент. Я не понял: так что – Лысенко сам присутствовал на этой дискуссии, и этот Жданов ему это в лицо сказал?
Профессор. Нет Лысенко не было, были только мы, коммунисты, а Лысенко беспартийный.
Сцена 6.
Титры:
20 июня 1948 года,
Сочи, дача Сталина
11-10 московского времени
(К даче подъезжает машина Берии, он вышел из машины и, не заходя в дом, разговаривает с телохранителями Сталина. Солнечный и жаркий день, Берия в белых брюках, рубашке и шляпе, обутый в сандалии. В доме Сталин закатывает рукава рубашки)
Истомина. Ну, товарищ Сталин, ну давайте эту рубашку пустим на тряпки или отдадим кому-нибудь, ну, у нее же манжеты истрепались. Ведь все равно я две новые рубашки купила.
Сталин. Манжеты можно подшить.
Истомина. Да я их уже подшивала.
Сталин (надевает белую штатскую фуражку). Ничего, еще поносится, никто этих манжет не видит (берет тонкую папку и выходит).
(Берия поздоровался со Сталиным, и они по длинной тропинке, разговаривая, двинулись к морю. Впереди метрах в 10 пошел один телохранитель, сзади, метрах в 10 – второй. Через минуту вслед за ними пошла и Истомина с корзинкой).
Сталин. Не подумал ли ты случайно, Лаврентий, что я вызвал тебя в Сочи отдыхать?
Берия. Сам начальник: знаю, зачем начальники вызывают.
Диктор читает бегущую строку: «Артист (фамилия артиста) играет роль Лаврентия Павловича Берии, на показываемый момент первого заместителя Председателя Совета Министров СССР Сталина, члена Политбюро ВКП(б) председателя Спецкомитета, занимавшегося созданием атомного оружия и решением связанных с этим проблем».
Сталин. Получаю я от нашей разведки кое-какие сведения о планах мистера Трумэна, и сведения, надо сказать, не утешительные. Эти сукины дети все же планы войны с нами продолжают разработали, разумеется, с применением атомных бомб.
Цели пока наметили вчерне – бомбить будут там, где больше людей. На Москву пока определили 8 бомб, на Ленинград – 8, ну и на остальные наши города соответственно. Считают, что для первого удара по СССР им нужно 133 бомбы, а потом еще 170. Вот накопят они эти 300 бомб – что будут делать?
Остановить их может только одно – знание, что и у нас этих бомб не менее сотни.
А как я понял из твоей докладной записки (показал папочку), атомную бомбу нам в ближайшие два года ждать не приходится?
Берия. Мы с Ванниковым делаем всё возможное, но прыгнуть выше головы не можем – может уложимся не в два, а в полтора года. (удивленно). Но я не взял никаких данных…
Сталин. А это и хорошо, что не взял. Что ты знаешь – то и я буду знать, мне будет достаточно. Опиши мне сначала принципиальные трудности.
Берия. Главные трудности старые – это получение урана-235 и плутония. Вот эта работа – упаси господь! Не знаешь даже, с чего начать рассказывать…
(Выходят на участок пляжа, отгороженный от остального пляжа верёвками с табличками «Запретная зона», подходят к грибку с окружающими его лавочками. Один из идущих за ними телохранителей положил на лавочку несколько вафельных полотенец и покрывало. Оба телохранителя отошли к грибку, метрах в 20 от первого, и там сели, наблюдая за обстановкой).
Берия. А знаете, товарищ Сталин, давайте начнем с того, что я искупаюсь?
Сталин. Давай.
(Берия быстро раздевается, остается в трусах и бултыхается в море, где некоторое время плавает и ныряет. Сталин стаскивает сапоги и носки, закатывает штаны и заходит в море, бродя по щиколотки в воде. Подходит Истомина, разгружает корзинку. Ставит поднос с парой бутылок «Боржоми» и парой стаканов, накрывает их полотенцем. Вынимает большую миску, накрытую тарелкой. В миске черешня).
Истомина. Товарищ Сталин, берите черешню, ох, и вкусная!
Сталин. Ты, Валюша, сама бери, раз вкусная!
Истомина. А вы думаете, я не взяла? Уже напробовалась. Я лучше искупаюсь.
Сталин. Правильно, искупайся.
(Истомина отошла к грибку с охраной, разделась и побежала в море. Сталин садится на песок, опираясь спиной на лавочку, ставит на песок миску с черешней, дальше они с Берией ее будут есть во время разговора, складывая косточки в тарелку. Берия возвращается, вытирает лицо полотенцем и ложится на песок рядом с черешней и искоса наблюдает на вышедшую из моря Истомину. От Сталина это не укрылось).
Сталин. Твои доброжелатели сообщили мне, Лаврентий, что ты ненасытный любовник и пропустил через свою кровать чуть ли не всю Москву.
Берия. (несколько удивился). Даже так? Я бы может и с удовольствием это сделал, товарищ Сталин, да когда? С утра атомная бомба, потом зенитные ракеты и оборонительный пояс ПВО Москвы, потом нефть, потом металл, а потом уголь – и так до ночи, а ночью опять бомба. (улыбнулся чему-то своему). Хотя… хотя правду вам добрые люди сказали – есть и для меня в одном окошке свет – двадцать пять лет, красавица не дающая забывать, что я еще мужчина. Даже дочурка у меня есть. Вот только неделями я там не бываю.
Сталин. Жена знает?
Берия. Догадывается… Она ведь жена. Как от неё укроешь.
Сталин. Ладно, так что там с трудностями атомного проекта? Кстати, Молотов очень скептически относится к способностям наших учёных, а как их оцениваешь ты?
Берия. Немного лучше. После того, как американские физики атомную бомбу создали, наши поняли, что создать её можно. И начали спешить снять пенки. Кроме того, я активно подтягиваю молодых учёных и на старых, и на новых направлениях, соответственно и академики начинают нервничать и усерднее работать.
Сталин. А что за новые направления?
Берия. Есть, к примеру, совершенно новая идея разделять изотопы урана центрифугой. Мне эта идея очень нравится – простая и понятная. Газ в центрифуге вращается, более тяжелый уран-238 отжимается к стенке, сползает вниз, а легкий 235-й отводится через верх. Никаких диффузионных перегородок, будь они прокляты!..
Сталин. Так почему же американцы по этому пути не идут?
Берия. Центрифугу создать не могут. Там скорости нужны огромные: стенки должны вращаться со сверхзвуковой скоростью… Но, я все же вкладываю деньги и в этот способ.
Сталин. Зачем, если он у американцев не пошел?
Берия. Есть у нас молодые ученые, энтузиасты этого способа, и есть у нас один профессор – немец, который этой центрифугой занимается. Толку от этой его работы, надо сказать, нет, как и у американцев, но пусть наши молодые ребята у него поучатся. Уверен, – рано или поздно они эту центрифугу сделают.
Нельзя же все время американцам в рот смотреть. Поскольку мы пока идем за ними, то может оказаться, что мы смотрим им не в рот, а совсем в другое, так сказать, отверстие.
Сталин. Это так, а что, собственно, с бомбой?
Берия. Тут, более-менее, всё будет в срок, тем более, что у наших учёных появился очень умный руководитель – Курчатов. Мы же практически всю конструкцию бомб и схему атомных работ получаем от разведки из США, я передаю это Курчатову, а Курчатов от себя сообщает остальным.
Сталин. Советскому народу всё равно, своя у него будет бомба или украденная. Лишь бы была!
И много разведка, так сказать, добыла?
Берия. Да почти всю атомную бомбу. Детальные эскизы конструкции и особенности производства и урановой, и плутониевой бомб, данные о конструкции системы фокусирующих взрывных линз и размерах критической массы урана и плутония для взрыва ядерного устройства. И кучу разных иных подробностей, что вам и знать лишне. Был бы уран-235 или плутоний и можно собственно бомбу делать.
Теперь об этом…
Сцена 7.
Титры:
09 июня 1949 года,
Сахалин, город Поронайск,
221-й отдельный зенитно-артиллерийский дивизион,
Кабинет заместителя командира дивизиона по политической части. 16-15 местного времени.
(Замполит сидит за столом, перед ним стоит Олег)
Замполит. Ты знаешь, что наше правительство распорядилось выселить с Сахалина всех японцев и корейцев. В городе освободилась японская школа и горком организует в ней школу рабочей молодёжи с занятиями вечером. Я тут добился разрешения у командования округом и теперь дивизион может разрешить трём своим военнослужащим посещать эту вечернюю школу. Одной из кандидатур в эти ученики мы наметили тебя, согласен?
Олег. (вспыхнул от радости) Конечно!! (немного задумался) О! Теперь я могу сдать экзамены за три оставшихся класса и получить аттестат зрелости, а в следующем году у меня демобилизация. Я могу успеть сдать документы в Московский университет на физический факультет и попробовать сдать экзамены и поступить!
Замполит. Да у тебя планов громадьё! Но осилишь ли сразу три старших класса за год?
Олег. Осилю! Обязательно осилю!
Замполит. Ну-ну! Ладно, поверим! Хорошо, я поговорю с командиром твоей батареи, чтобы с началом учебного года тебе назначали наряды на службу так, чтобы ты мог учиться.
Олег. Спасибо, товарищ майор!
Сцена 8.
Титры:
31 октября 1948 года,
Москва, общежитие МГУ,
22-55 московского времени.
(Комната на 5 кроватей, верхний свет погашен, на двух кроватях девчонки уже спят, Клава сидит за столом с настольной лампой, возле неё раскрытая книга, она решает задачи по химии. Входит Надя, весёлая, с признаками «навеселе», разговаривают негромко, чтобы не разбудить спящих)
Надя. (снимая пальто и сзади обнимая Клаву, смотрит, чем она занята) Клавка, да ты с ума сошла! В воскресенье изучать химию! (садится напротив неё) Клава, ты моя лучшая подруга, ты мне как любимая сестра, но ты меня пугаешь своим… (ищет подходяще слово) Своим упорством! Ты прям не девушка, стойкий оловянный солдатик!
Клава. Эх, Надюш, мы с тобой отличницы, но ты берешь умом, а мне приходится стараться, чтобы от тебя не отстать.
Надя. Не, в этом деле, ты какая-то сильно взрослая.
Клава. А какой мне ещё быть в 19 лет?
Надя. Ну не знаю, но недаром же весь поток тебя комсоргом избрал.
Клава. Просто вы стремитесь делать в первую очередь то, что вам хочется, а во вторую – то, что надо делать, а я – наоборот.
Надя. (удивлённо) Ну, так это же естественно – жить так, как хочется.
Клава. Нет, естественно жить так, как я живу, и, кстати, так живут очень многие девчонки и ребята, у которых детство было тяжёлым. Те, кому удалось закончить детство быстро.
Надя. Но зачем заканчивать детство быстро и тяжело?
Клава. Потому, что жизнь – только для взрослых людей. Если человек останется ребёнком, то он не только испортит жизнь другим людям, но он испортит свою собственную жизнь.
Надя. Как? Кто тебе это сказал?
Клава. Папа. Он был директором школы и лучшим педагогом считал Джона Локка, я потом в нашей библиотеке нашла Локка и прочла. А Локк требовал воспитывать джентльменов в строгости, даже кормить сухим хлебом, и заставлять беспрекословно подчиняться родителям. Он пример приводил, что мать порола свою только отнятую от кормилицы дочь семь раз подряд, чтобы заставить её исполнить какой-то, как он пишет, пустяковое требование. Иначе дочь была бы испорчена навсегда.
Надя. Вот ведь идиот! Нет, мой папа меня любил, он меня баловал, а твой что – тебя порол?
Клава. Наверное, а может и нет. Просто с тех пор, как я себя помню, я папу, да и маму слушала беспрекословно, – не было у папы оснований меня пороть. Правда, потом, когда вопреки своему желанию исполняла, что папа приказал, то часто и плакала маме в фартук.
Надя. Но зачем все эти издевательства над ребёнком?
Клава. Это не издевательство, это и есть воспитание.
Надя. Воспитание рабской покорности?
Клава. Наоборот. Воспитание свободы. Правда, свободы взрослого человека. Видишь ли, взрослый человек отличается от ребёнка тем, что вынужден в первую очередь делать то, что надо делать, а ребёнок стремиться делать то, что ему хочется. Ребёнок раб этого своего стремления удовлетворить своё «хочу». И если ребёнка в детстве не освободить от рабской зависимости от своего «хочу», то у него будет страшная жизнь, поскольку для него исполнение человеческого «надо» будет страшной тяготой – ему будет всё тяжело: ходить на работу, иметь семью, защищать Родину. Ведь это всё надо делать, а не делается потому, что хочется.
Надя. И при чём тут строгости к ребёнку?
Клава. А когда он слушается родителей вопреки своему желанию, то тренируется делать то, что надо, а не то, что хочется. И тогда взрослая жизнь для него не в тягость, наоборот, он начинает получать удовольствие от исполнения того, что должен, скажем, от работы.
Надя. Я не могу с этим согласиться!
Клава. И я считала, что папа меня не любит, и поняла, как он меня любил только после того, как он умер, и я вынуждена была начать жить взрослой жизнью.
Надя. А я тогда как живу?
Клава. Ты мне как сестра, я сильно тебя люблю, чтобы воспитывать, да и трудно, если не невозможно, воспитать взрослого человека. Он ведь не поверит в то, что недоразвит. Ты же мне не веришь?
Надя. (засмеялась) Тут ты попала в яблочко!
Клава. И ты знаешь, я поразилась, когда узнала, что согласно закону стадийности развития живых существ, необходимо закончить детство живого существа и только потом пускать его в рост. Иначе не получить полноценного живого. Мы ещё этого не проходили, но я уже увлеклась этой теорией стадийности, и не знаю, знаешь ли ты, что, скажем, если той же озимой ржи не дать пережить холод и посеять эту рожь не предыдущей осенью, а весной, то есть, если ей не дать испытать трудности зимы и сразу поместить в комфортные условия, то рожь будет выбрасывать и выбрасывать всё новые и новые листья, но не будет давать стебли и колоса – не будет развиваться. Образно говоря, она будет «довольна» своим «детством» и не будет видеть необходимость его заканчивать. Но если ржи дать пережить зиму, вернее – холод, – если воспитать её холодом, то даже помещённое потом в тяжёлые условия, скажем, засухи, рожь полностью разовьётся и даст зерно. Так и человек. И меня удивляет, как Локк и Лысенко, явно не зная друг о друге пришли к одному выводу, вернее, закону.
Вот, скажем, Лысенко сказал, что у нас рождаются организмы, а людей из них делает воспитание. Это же вывод Локка. Правда, люди перестают понимать, что такое воспитание…
Сцена 9.
Титры:
12 ноября 1948 года,
Москва, Кремль,
Кабинет Председателя Правительства СССР
И. В. Сталина, 14-30 московского времени.
(Сталин сидит в торце стола, Берия и Ванников сидят рядом)
Сталин. (найдя в стопочке бумаг нужную) И последний вопрос. Товарищи, на вас жалуется наука. Вот товарищ Капица написал письмо, в частности, написал, что товарищ Берия негодный руководитель и в Спецкомитете он, как дирижер, который не знает партитуры.
Берия. (усмехнувшись) Изящно излагает.
Ванников. (возмущенно) Товарищ Сталин, для того, чтобы судить, знает товарищ Берия партитуру или не знает, нужно самому ее знать.
Диктор читает бегущую строку: «Артист (фамилия артиста) играет роль Ванникова Бориса Львовича, бывшего министра производства боеприпасов, на показываемое время начальника Первого Главного управления Спецкомитета по созданию атомного вооружения, ближайшего сотрудник Берия».
Ванников. Но если Капица, член Спецкомитета, знает эту самую партитуру, то почему ни Спецкомитету, ни вам ее не докладывает? Почему вместо этого пишет и пишет вам доносы? Почему корчит из себя гения, хотя в атомных делах стране от него толку, как от быка молока?
Берия. (жестом руки останавливая Ванникова, и открывая свою папку с бумагами) Я попробовал получить от Капицы конкретные решения по атомному проекту, – и этот наглец мне ответил (Берия нашел нужную бумагу): «Спор – скоро или нескоро получим урановую энергию – зависит и от того, какую мы приложим свою энергию для овладения энергией урана. Выделим много средств, людей, материалов, сконцентрируем на этой теме основные силы, результат будет скорый, а нет – нет. Я – инженер и привык к любой сложной проблеме подходить по-инженерному».
Ванников. Видели?! (ткнул в бумагу пальцем экспансивный Ванников), Капица, оказывается, инженер прекрасный, да только мы ему не даем средств, людей и материалов. Да мы ему еще год назад дали зеленую улицу: бери все – людей, деньги, материалы, – но дай и стране хотя бы что-нибудь! А что от него толку?
Сталин. А как другие ученые?
Берия. От корифеев толку очень мало, (Берия опять поискал нужный документ). Вот посмотрите, что теперь уже не Молотову, а мне пишет академик Иоффе: «…Вряд ли можно ожидать в ближайшем будущем практической отдачи от деления урана. Другое дело – исследование этого процесса. … Здесь надо расширять фронт работ. …О срочном создании уранопроизводящей индустрии говорить рановато».
Вот кому нужна эта пустопорожняя болтовня? (передразнил): «О срочном создании уранопроизводящей индустрии говорить рановато». Нам бомбу нужно срочно, а ему рановато! Да ты дай хоть какое-нибудь конкретное решение хоть какого-нибудь момента этой проблемы!
Ванников. Товарищ Сталин, я уже не могу терпеть эту «научную» болтовню. Давайте всех физиков лишим свободы и загоним под конвой в «шарашки»! Американцы что – дураки? Они всех своих ученых закрыли в Лос-Аламосской «шарашке» и не выпускали до тех пор, пока они не создали атомную бомбу. А чем мы хуже?
Раз американцы своих ученых посадили, по сути, в лагерь, значит, нам сам бог дал.
Сталин. Нам-то как раз бог не дал. У нас, товарищ Ванников, действует Конституция, и никто не имеет права лишать советского человека свободы, если он не совершил преступления.
Ванников. Но ведь перед войной мы посадили в лагеря авиаконструкторов, организовали там «шарашки», и они в зоне сделали прекрасные самолеты.
Берия. (удивлённо) Ты кого, Борис Львович, имеешь в виду?
Ванников. Туполева и Петлякова, и их бомбардировщики Пе-2 и Ту-2.
Сталин. (поморщился) Вы, товарищ Ванников не были связаны со строительством самолетов, поэтому питаетесь слухами. Во-первых. Все эти авиаконструкторы сели за измену Родине, причем из низменных, корыстных побуждений. Во-вторых. Толку от творческой работы в тюрьме очень мало. Вот вы упомянули самолеты Пе-2 и Ту-2. Так вот, самолет Пе-2 – это слегка (не в ответственных местах) видоизмененная копия немецкого Ме-110, образцы которого и лицензию на производство мы перед войной у немцев купили. А Ту-2 только считается пикирующим бомбардировщиком, а на самом деле он при пикировании разваливается.
А вот авиаконструктор Илюшин работал на свободе и создал наш родной Ил-2, технологичный и насколько можно защищенный. И именно этот самолет немцы назвали «черной смертью». Поэтому, товарищ Ванников, ваше предложение негодное по всем статьям.
Ванников. Так что же с учеными делать? Ведь не работают!
Сталин. А у товарища Берии есть предложения?
Берия. Во-первых, нужно опереться на тех ученых, кто пошел в науку, чтобы служить Родине, а не для того, чтобы у Родины больше денег оттяпать.
Сталин. (прерывает) Это понятно… Кстати, мне Капица своим пустым умничаньем тоже надоел. Подготовьте распоряжение и гоните этого барина из Спецкомитета, а заодно и из его института. Может, напугаем его, и он поумнеет? Одновременно, это и для других наших бар будет примером того, что мы с ними цацкаться не намерены.
Берия. (поморщился) Нет, оставлять их, товарищ Сталин, в стороне тоже нельзя. Может, у них ума и не хватает для такой проблемы, как атомная, но что-то они все же знают, а посему могут быть полезны. Значит, их тоже нужно заставить работать.
Ванников. Но как, если не бить их регулярно сучковатой дубиной?
Берия. (как бы размышляя вслух) Они зачем стали учеными? Чтобы у станка не работать и много денег получать, да еще и славу иметь. Деньги и слава для них главное, а не наука. Вот давай на этом и сыграем. Если мы для этих научных ослов не имеем кнута, то давай, стимулируем их морковкой.
Сталин. (усмехнулся, заинтересовано) Что ты имеешь в виду под морковкой?
Берия. Давайте пообещаем, что после испытания атомной бомбы все, кто отличится в этой работе, получат: первое – Звание Героя Соцтруда; второе – денежную премию, ну, скажем, тысяч 150 рублей.
Ванников. Ничего себе!
Сталин. Подождите возмущаться, товарищ Ванников, в общих затратах на бомбу это мелочь. Что еще?
Берия. Еще можно государственную дачу в собственность. Еще – автомашину в подарок. Да, лауреатство Сталинской премии. Можно также дать право обучать своих детей за государственный счет в любых учебных заведениях СССР.
Ванников. (распираемый от возмущения) А если дети тупые?
Берия. (махнул рукой) Да ладно тебе… Что бы еще? Ага, бесплатный проезд в поездах и авиацией в пределах СССР. Пожизненно им с женой, а детям – до совершеннолетия. Что бы еще? И, конечно, чтобы они в течение всей работы ни в чем не нуждались: квартирами, лучшими товарами и продовольствием обеспечивать, так сказать, «от пуза». Всех.
Ванников. Осталось выдать им по имению в Херсонской губернии и человек по 300 крепостных.
Сталин. (раздражённо отмахнулся) Не надо паясничать, товарищ Ванников, вопрос серьезный.
Ванников. (пожал плечами) Мне что, деньги-то казенные, пусть они ими хоть подавятся, да только неправильно это!
Сталин. (вздохнул) Правильно, товарищ Ванников, бомбу сделать! Это единственное, что правильно.
Сцена 10.
Титры:
29 августа 1949 года
Казахская ССР. Семипалатинский полигон,
около 6 утра местного времени.
(Бетонированный бункер наблюдения за испытанием, с потолка спускаются перископы, Берия, Курчатов, Харитон, Флеров, Первухин и еще несколько технических работников полигона и охраны, взволнованно и напряженно ждут докладов).
Харитон. (плечом удерживает у уха трубку телефона, сам карандашом делет пометки в журнале, умоляюще)
Подождем еще немного – не все самописцы включились…
Диктор читает бегущую строку: Артист (фамилия артиста) играет роль Юлия Борисовича Харитона, на показываемое время советского физика, научного руководителя программы создания атомной бомбы в Советском Союзе».
- Все! Телеметрия работает!
Берия. (вопросительно посмотрел на Курчатова) Ну что – перекрестимся?
Курчатов. (растерянно) Да я в партию только в прошлом году вступил, мне как-то неудобно.
Диктор читает бегущую строку: «Артист (фамилия артиста) играет роль Игорь Васильевич Курчатова; на показываемое время советского физик, научного руководителя всей программы создания атомного и термоядерного оружия».
Берия. А я член Политбюро – мне можно. (Берия перекрестился.) Давай!
Курчатов. Одеть на окуляры фильтры!
(Курчатов, Берия, Харитон прильнули к окулярам перископов, за их спинами сгрудились остальные. Глазницы руководителей осветились вспышкой, окрашенной фильтрами в синий цвет, спустя несколько секунд прозвучал грохот, бункер шатнулся, с потолка посыпалась пыль. Берия, а за ним все устремились к выходу и выскочили наверх, наблюдать гриб атомного взрыва. Берия бросился обнимать и целовать Курчатова и Харитона).
Берия. Получилось, родные, получилось!! Есть, есть бомба! Пойду, доложу товарищу Сталину.
Харитон. В Москве же ночь.
Берия. (сбегая в бункер, удивлённо) А ты думаешь, товарищ Сталин спит?!
Курчатов. (сотруднику) Высылайте разведку! (От НП-2, в 10 километрах от места взрыва, два танка КВ, набирая скорость, двинулись к эпицентру). Ну, что думаешь, Юлий Борисович?
Харитон. Хотелось бы КПД процентов 10, но, думаю, что процентов пять…
Курчатов. Ничего, это только начало. Кстати, ты главный конструктор бомбы, как назовешь свое детище?
Харитон. Знаете, Игорь Васильевич, я с вами почти с самого начала и уверен, что если бы атомным проектом продолжали руководить Молотов и Первухин, то мы не то, что бомбы, мы бы на сегодня и плутония не имели. Предлагаю назвать эту бомбу Берия-1 или Б-1.
Курчатов. Сомневаюсь, что Лаврентий Павлович это одобрит, но попробуйте…
(Из бункера поднялся Берия и громко объявил, хотя слушателей не много).
Берия. Товарищ Сталин всех поздравляет! Итак, в связи с успешным испытанием изделия… Да, кстати, этому изделию надо дать имя. Товарищ Харитон, вы главный конструктор – ваше слово!
Харитон. Предлагаю назвать «Б-1».
Берия. (засмеялся) А почему не «А-1»?
Харитон. «Б» – это от Берия – «Берия-1».
Берия. (мгновенно помрачнел). У вас, товарищ Харитон, от радости ум за разум зашел?! Причем тут Берия?! Бомбу сделали вы… да нет, эту бомбу сделал весь советский народ, ее сделала та самая Россия, которую испокон веков все считали лапотной. А вы – Берия! Лишаю вас права давать название. Товарищ Курчатов, ваше мнение по этому вопросу.
Курчатов. РДС-1.
Берия. (подозрительно) А это как понять?
Курчатов. «Россия делает сама»!
Берия. (на мгновение задумался) А вот это то, что надо! Утверждаю! Так! Вас всех я знаю и на вас представления сам подготовлю, но я не знаю многих, чьим трудом и умом сделана РДС-1. Прошу вас срочно подготовить и представить мне предложения по их награждению…
Сцена 11
Титры:
21 сентября 1949 года,
Москва, общежитие МГУ.
03-15 московского времени.
(Комната на 4-х, в которой живёт Надя. Негромкий, стук в дверь, подруга Клава просыпается, смотрит на будильник, рассерженно открывает).
Клава. Надька, четвёртый час ночи, надо же совесть иметь!
Надя. Надо иметь, Катя, надо! Не захотела до утра оставаться, а у него, к счастью, машина есть, привёз меня…
Клава. Не можешь без этого, так чего в Кунцево ездить? Твои факультетские поклонники сегодня раз пять заглядывали.
Клава. Это правда, не надо было ездить, эта скотина, оказывается, жената и детей двое! А что касается Мишки с Толькой, то, Катенька,
нельзя этим делом заниматься там, где живёшь и не живи там, где этим занимаешься.
Клава. Ну, ты и даёшь! Это кто же тебя этому научил?
Надя. В Актюбинске нас поселили к раскулаченным, а хозяйка баба умная, она меня не только научила тонкую стружку с картошки снимать…
Клава. Да уж! Нашла педагога!
Надя. (засыпая). Спи, спи…
Сцена 12
Титры:
16 января 1950 года,
Сахалин, город Поронайск,
221-й отдельный зенитно-артиллерийский дивизион,
Радиостанция батареи управления, 19-05 местного времени.
(Заступающий в наряд Олег пытается отобрать у сменившегося и одевающегося товарища книгу «12 стульев», на стене часы показывают время)
Олег. Ну, ты всё равно поужинаешь и дрыхнуть завалишься, а мне ночь дежурить, оставь, я за ночь прочту!
Товарищ. Я сам не дочитал, вечером дочитаю, книжка смешная. А тебе что командир дивизиона приказал? Водородную бомбу изобрести, вот и не сачкуй – изобретай (смеясь, уходит).
Олег. (садится к рации, надевает наушники и начинает думать, голосом сопровождая значимые моменты своих мыслей).
Бомбу им изобрести… Если бы это было возможно, её бы и без меня изобрели бы… Не бомба главное, главное использовать термоядерную реакцию для получения энергии – вот это надо! А им бомбу подавай!
Конечно, жидкие дейтерий и тритий для настоящей бомбы, доставляемой самолётом, никак не годятся. Для этого дейтерий и тритий надо с чем-то соединить, скажем, в тяжёлую воду, но с чем ни соедини…в какой гидрид ни соедини, а этот химический элемент – основание гидрида не даст провести термоядерную реакцию – не даст соединиться дейтерию и тритию, разделит их… (длинная пауза раздумий) Вот если бы этот гидрид и сам участвовал в термоядерной реакции… При взрыве запала термоядерного устройства получается много нейтронов, вот если бы эти нейтроны вызвали деление самого атома, присоединившего к себе дейтерий – превратил бы этот атом в маленькую атомную бомбу. Но где взять такой атом… Тяжёлые атомы? Нет, не годятся – от них полетят осколки, которые всё так же оборвут саму термоядерную реакцию… Нужен лёгкий атом, который бы полностью исчез при делении…
А самый лёгкий атом – это литий, его ядро состоит всего из трёх протонов и четырёх нейтронов… Прибавим к нему быстрый нейтрон, будет три протона и пять нейтронов. Разделим, скажем, отсоединим два протона и два нейтрона атома гелия… И что останется? Протон и три нейтрона – водород с тремя нейтронами? Такого не бывает… (опять длинная пауза раздумий).
Вот если бы у лития было три нейтрона, а не четыре, то тогда в остатке был бы тритий… Три нейтрона, три нейтрона… Стоп!! А у лития есть изотопы?
(Наклоняется и вытаскивает из сумки толстую книгу «Курс общей химии» Некрасова, начинает её лихорадочно листать, приговаривая) Литий… литий. Вот литий! (просматривает страницу, переворачивает её) Есть!! Есть литий-шесть! Есть литий с тремя нейтронами! (читает) Да ещё и его содержание в литии почти 8%.
Так… стоп! Нет. Литий не используешь, поскольку одного трития мало – для термоядерного синтеза нужен и дейтерий, а для использования хотя бы жидкого дейтерия нужна холодильная техника. Нет, на одном литии бомбу не создашь…
А если химически соединить литий-6 и дейтерий в гидрид… Гидрид лития твёрдый, жидкий или газообразный? (Снова начинает листать «Курс общей химии».) Чёрт побери, есть!! Есть!! Можно химически связать дейтерии и литий-6 в твёрдое и стабильное вещество с температурой плавления 700 С!
…Итак, взрывается атомная бомба, образуется температура в миллион или десять миллионов градусов и огромное давление, быстрые нейтроны от атомного взрыва захватываются атомами дейтерида лития-6, образуется атом гелия и тритий! Тритий соединятся с дейтерием с получением огромной энергии и нейтрона! Нейтрон захватывается очередным атомом дейтерида лития-6 и начинается цепная реакция! Есть, есть, водородная бомба!
Да… Не удастся получить ни чистый дейтерий, ни чистый литий 6, будут в смеси и литий 7, и просто водород… Ну и что?? Ведь соединеКкние лития 7 с просто водородом, даст всё те же два атома гелия, а атом гелия – это альфа-частица, она сама по себе частица высокой энергии, вызывающая цепные реакции – это ещё Резерфорд показал… (лихорадочно пишет уравнения ядерных реакции и листает книги) …Нет, не стоит умничать и выдвигать лишние гипотезы – какие пойдут реакции при атомном взрыве покажут эксперименты…
А сейчас можно ограничиться суммарными реакциями – при взрыве вызывающей термоядерные реакции атомной бомбы в окружающем её дейтериде лития-6 пройдут реакции с образованием двух альфа-частиц и выделением огромного количества тепла… И, теоретически возможно превращение гидрида лития-7 в такие же две альфа частицы. Термодинамика это разрешает.
Тут главное не это – для создания настоящей водородной бомбы важна не конкретная схема ядерных превращений, а использование дейтерида лития-6. Он твёрдый и именно это делает возможной реальную термоядерную бомбу!
(Часы показывают 6-10 утра. Олег исписал уравнениями несколько листов, вырванных из блокнота записей радиограмм. Тут Олег вслушивается в надетые на нём наушники и перепугано хватается за ключ радиостанции, отстукивает что-то, затем записывает получаемую радиограмму в блокнот. Потом, подумав, аккуратно вырывает из блокнота листик и ещё раз подумав, пишет: «Дорогой товарищ Иосиф Виссарионович Сталин! Я знаю, как создать термоядерную бомбу. Младший сержант в/ч 34389 Лаврентьев О.А.»
Почта. Олег подаёт в окошко конверт и три рубля со словами «Мне заказным». Работница почты смотрит на адрес «Москва, Кремль, товарищу Сталину И.В.» и выбирает нужны штамп со словами: «В этот адрес и простое письмо дойдёт без задержки», – ставит оттиск штампа на том месте конверта, на котором должна быть марка: «Солдатское бесплатное»).
Сцена 13.
Титры:
12 мая 1950 года,
Москва, Кремль,
Кабинет Председателя Правительства СССР
И. В. Сталина, 21-05 московского времени.
(из-за длинного стола встают человек 10 работников и выходят)
Сталин. (провожает выходящих словами) Найти резервы топлива – вот, что главное. И простите, что сейчас редко участвую в заседаниях секретариата ЦК. Что-то дел становится невпроворот.
(К Сталину подходит И.Д. Сербин)
Сербин. (нерешительно) Как бы и вопрос чепуховый…
Диктор читает бегущую строку: «Артист (фамилия артиста) играет роль Сербина Ивана Дмитриевича, на показываемое время заведующего отделом тяжёлого машиностроения ЦК ВКП(б), курировавшего по линии ЦК партии важнейшие отрасли оборонной промышленности, в том числе атомной».
Вы помните, как зимой к нам пришло письмо от солдата с Сахалина о том, что он знает секрет водородной бомбы?
Сталин. (усмехнулся) Земля русская щедра на разных чудиков и изобретателей.
Сербин. Я не стал ему отвечать… Но он прислал новое письмо (Сербин вынимает два листика из папки). И знаете, впечатление такое, что это солдат понимает, о чём пишет.
Сталин. (бегло просматривает письмо, комментируя его) Мог где-то прочесть и запомнить, не понимая, что пишет. Абсолютной памятью обладают абсолютные идиоты. Помните, у Толстого в романе «Воскресение» есть характеристика прокурора, что тот закончил гимназию с золотой медалью, но был тупой, как пробка. То есть, памяти запомнить заученное у прокурора хватало, а ума понять, что запомнил, не было… может так и у солдатика… (просмотрел письмо до конца) Нет, у меня тоже от письма впечатление двойственное…
Сербин. Тогда я отдам его на заключение Берии?
Сталин. Мы Секретариат Центрального Комитета партии, а не почтовая контора – получили заявление – переслали для ответа, получили ответ – переслали заявителю… Давайте сделаем так. Запросите Сахалинский обком, пусть как-то незаметно проверят, не повреждён ли этот солдат умом, а если сомнений в его умственной нормальности нет, то пусть предоставят солдату возможность написать всё, что он считает нужным, и срочно пришлют написанное нам. И пусть действуют быстро, но держат это в секрете – вопрос уж очень важный.
Сцена 14.
Титры:
19 мая 1950 года,
Сахалин, город Поронайск,
221-й отдельный зенитно-артиллерийский дивизион, 11-30.
(На площадке «студебеккер» тащит зенитное орудие, останавливается перед стоящими командиром дивизиона и командиром батареи, солдаты соскакивают с кузова и бросаются разворачивать орудие в боевое положение, командир дивизиона и комбатр посматривает на часы, комбатр морщится от неудовольствия – солдаты не укладываются в нормативы. Сзади к ним подходят подполковник и провожающий его сержант с красной повязкой дежурного на рукаве)
Подполковник. (отдавая честь) Подполковник Юрганов, штаб округа.
Командир. (отдавая честь) Командир 221-го отдельного зенитно-артиллерийского дивизиона подполковник Плотников. Какая нелёгкая к нам занесла товарищ подполковник?
Подполковник. Точно, что нелёгкая! (Предлагает командиру отойти от подчинённых) Получил задание, как геморрой – и самому не посмотреть, и другим не показать. У вас служит рядовой Лаврентьев…
Командир. Он уже младший сержант.
Подполковник. Неважно. Получил от партийных органов секретное задание: мне надо поговорить со знающими его командирами о нём, и с ним. А потом с вами.
Командир. (оборачиваясь к командиру батареи) Объявите перекур, я ненадолго отлучусь. (подполковнику) Сам провожу вас на батарею.
(Входят в маленькую комнату канцелярии батареи, в ней три табуретки и два стола: за одним из столов сидит ефрейтор, за вторым комбатр, комбатр вскакивает, командуя: «Смирно!», – Командир в ответ: «Вольно!»)
Командир. (представляя командира батареи Подполковнику) Командир батареи управления капитан Бойко. Капитан, выполняйте распоряжение товарища подполковника. (выходит).
Подполковник. Товарищ капитан, нам надо побеседовать наедине.
Капитан. (ефрейтору) Подожди в коридоре! (ефрейтор выходит) Присаживайтесь товарищ подполковник – садитесь за мой стол.
(Подполковник сел, достал блокнот, изучающе взглянул на севшего перед ним на табурет капитана, и спросил).
Подполковник. Что вы можете сказать о младшем сержанте Лаврентьеве Олеге Александровиче?
Капитан. (встревоженно) А что он натворил?
Подполковник. (уточнил вопрос) Что он за солдат? Каких-то ненормальностей за ним не наблюдается?
Капитан. Вы имеете в виду… (крутит пальцем у виска) не контуженный ли он?
Подполковник. Примерно это…
Капитан. Нет! Мы его еще в прошлом году должны были демобилизовать – участник войны и шестой год служит! Но задержали – специалистов нет. Радист прекрасный. Голова – во! В том году в вечерней школе сразу три класса за один год окончил, получил аттестат зрелости и послал документы в Московский университет – на физика хочет учиться. Всему гарнизону лекции про атомную бомбу читает – меня даже командир за него похвалил. Книг и журналов у него – чемодан, и такие книги, что сроду не прочитаешь…
(В коридоре перед дверью ефрейтор направил ухо на филенку и пытался услышать, о чем начальство толкует, поэтому и не заметил подошедшего старшину. Но старшина не стал обращать внимание на эту мелочь, а сразу взял быка за рога).
Старшина. Васильев, что у него на погонах?
Ефрейтор. Подполковник инженерной службы.
Старшина. Так. Лопатки будет проверять, а у нас шесть штук не хватает. Так, Васильев, мчись в четвертую батарею к старшине…
(Его прервала открывшаяся дверь, в которую выглянул капитан.)
Капитан. Васильев, младшего сержанта Лаврентьева ко мне! Бегом!
(В канцелярию батареи вошел и доложил о себе Олег.)
Олег. Младший сержант Лаврентьев по вашему приказанию прибыл!
Подполковник. Садись, сынок! (кивнул капитану) Нам с сержантом наедине поговорить надо…
(Капитан вышел в коридор в коридор к обеспокоенному старшине).
Старшина. Проверять будет?
Капитан. (недоуменно) Нет, тут что-то другое…
Старшина. А лопатки в четвертой батарее все же надо одолжить – береженного бог бережет!
(Меняется сцена, Подполковник в кабинете командира 221-го дивизиона пьёт с Командиром чай и высказывает свои соображения)
Подполковник. А ведь этот ваш сержант мало того, что безусловно вменяем, так и очень, скажем так, неординарная личность. Я академию с отличием окончил, но его знания и меня удивили. А ведь всего лишь самоучка!
Даже мне не рассказал суть того, что он собирается сообщить в ЦК, говорит: «Извините, товарищ подполковник, но я вас не знаю!». Молодец! Но ведь, наверное, и узнал, что-то нужное…
Значит так. Задерживать его демобилизацию больше нельзя – если им Москва заинтересовалась, то у нас никаких оправданий не примут. И, главное: младшего сержанта Лаврентьева от несения службы с сегодняшнего дня освободить, предоставить ему в штабе отдельную комнату и писаря, допущенного для работы с секретной документацией, дать бумагу, чертежные принадлежности. Все, что напишет, – перепечатать в одном экземпляре и срочно выслать в сахалинский обком. Черновики сжечь, составить об этом акт.
Сцена 15.
Титры:
12 мая 1950 года,
Москва, столовая МГУ,
13-45 московского времени.
(За столом Надя и Клава в очках. На столе ваза с горкой хлеба, пустые тарелки, подруги пьют чай. Надя, как бы незаметно, «строит глазки» мужчине лет 40 за соседним столиком).
Клава. Не старайся… Я случайно узнала, его жена в деканате работает. Она тебе все волосы по одному выщипает. Ну, почему ты вот такая?
Надя. Мне надоела страдать, надоела тяжёлая жизнь. В 43-м, в эвакуации в Актюбинске, пока не вернулся с фронта инвалидом и не поступил на завод мой отец, мы после школы сами работали на заводе – штамповали стабилизаторы к минам. И вот уже 12 час ночи, нам домой идти, а мастер приходит: «Ребята, там на фронте ваши отцы гибнут без снарядов, ещё пару часов. И мы работаем ещё пару часов, и домой идти нет сил, падаем у котельной на шлак – он ещё горячий – и спим.
Надоело!
Клава. Но ведь в войну все так жили…
Надя. Не все! И я не хочу. Мужчина должен обеспечивать жену… Вернее, не так… Искать нужно мужчину, который устроит тебе такую жизнь, как ты хочешь.
Клава. Это пошло! Как ты, комсомолка, можешь так говорить?
Надя. А что – комсомолка должна жить в подвале? Все эти наши профессора и академики все члены партии, а смотри как живут, и как их жёны живут. И я всего лишь хочу так жить. Что тут пошлого?
Клава. А любовь.
Надя. А… Это отговорка мужчин, не желающих обеспечить свою жену.
Клава. Надька, ну ты даёшь! Подруга ты замечательная, но как начнёшь про мужчин, то хоть стой, хоть падай! А как же Борис?
Надя. Борис… (грустнеет). Борьку я любила… И был он первым… Но он ведь и надежды подавал на нормальную жизнь. Зубной врач, и все говорили, что он талантливый зубной врач. Отработал бы свои два года, как молодой специалист и коммунист, вернулся бы в Москву. У него тут одинокая старенькая тётка – старая большевичка, – она бы нас прописала в своей прекрасной квартире, она и хотела нас прописать… А зубной врач и протезист без денег не остался бы… Да что о старом говорить? Идём, подруга. Давай хлебца прихватим для ужина. Хочу вот так жить, чтобы не тащить бесплатный хлеб со столовых.
Сцена 16.
Титры:
22 июля 1950 года,
Сахалин, Южно-Сахалинск, вокзал, 19-30 местного времени.
(Олег с чемоданом и вещмешком пытается через огромную толпу народа пробиться к кассе. Его останавливает пассажир)
Пассажир. Куда прёшь, сержант, ну куда прешь, да ещё и с таким чемоданом?!
Олег. К кассе, билет купить.
Пассажир. Какой, к чёртовой матери билет? Не видишь, что творится?
Олег. А что случилось?
Пассажир. Владивосток дождями затопило, поезда не ходят!
Олег. (в отчаянии) Я же на приёмные экзамены не успею!
(22-30 местного времени, Сахалинский обком ВКП(б), здание в основном тёмное, но в нескольких окнах горит свет. Олег входит в вестибюль, его останавливает милиционер)
Милиционер. К кому, сержант?
Олег. Не знаю, к кому-нибудь главному.
Милиционер. Первый секретарь обкома ещё не уехал.
Олег. Тогда к нему.
Милиционер. (снимает трубку внутреннего телефона) Тут младший сержант-артиллерист к Первому просится. (к Олегу) Как фамилия?
Олег. Лаврентьев.
Милиционер. (в трубку) Лаврентьев. (к Олегу) По какому… (замолкает и ждёт, потом с некоторым уважением и удивлением к Олегу) На второй этаж поднимитесь и направо до конца.
Олег. Можно я у вас вещи оставлю?
Милиционер. Оставляй.
(Кабинет Первого секретаря сахалинского обкома)
Олег… у меня документы приняли в МГУ, а меня приёмные экзамены начинаются, не успею сдать, год пропадёт.
Секретарь обкома. (снимает трубку телефона). С начальником аэропорта соедините… Добрый вечер… тут надо срочно человека перебросить в Хабаровск… (раздражённо) Я знаю, что Владивосток затопило, я знаю, что везде толпы народа! Хоть на крыло посади, но, чтобы он ближайшим рейсом был в Хабаровске! (Кладёт трубку и вызывает секретаря) Коля, вызови мою машину, пусть водитель отвезёт этого сержанта в аэропорт.
Сцена 17
Титры:
10 августа 1950 года,
Москва, МГУ, приёмная комиссия,
11-40 московского времени
(Коридор возле аудиторий приёмной комиссии. Олег в числе десятка абитуриентов стоит у окна, из аудитории выходят Надя и молодая женщина Софи с кипами папок в руках, проходят мимо Олега. Надя с некоторым удивлением взглянула на Олега, он проводил её восхищённым взглядом. Через несколько шагов Надя остановилась в задумчивости)
Софи. Ты чего?
Надя. Подожди меня (возвращается и подходит к Олегу). Здравствуй, ты поступаешь к нам?
Олег. (растерянно) Да.
Надя. Сейчас математику сдаёшь?
Олег. Да.
Надя. Там принимают трое – дама, старичок и молодой. К молодому не садись – этот только у девушек коленки гладит, а к парям цепляется только так. Дама тоже так себе. Ты к старичку садись – он добрый.
Олег. Вы… Ты здесь работаешь?
Надя. Нет, студентка, биофак, уже на третьем. Сейчас лаборанткой подрабатываю. А ты на какой?
Олег. На физтех.
Надя. О! А живёшь в общежитии на Стромынке? В Екатерининской богадельне?
Олег. Да.
Надя. Я там тоже раньше жила.
Олег. А сейчас?
Надя. А сейчас чуть дальше по улице такое старенькое двухэтажное здание, на втором этаже, 11-я комната. Тебя как зовут?
Олег. Олег… Олег Лаврентьев. А тебя?
Надя. Надя. Надя Ольховская. Ну, прощай!
Олег. (осмелел) Нет, до свидания!
Надя. (засмеялась) Ну, до свидания!
(возвращается к Софи, идут по коридору)
Женщина. Что с тобой? Сама начала к мужикам приставать? Да ещё и к такому невзрачному. У него щёки как у суслика…
Надя. (недоуменно) Сама не понимаю, что со мной… Как-то запало это чудо в душу.
Сцена 18
Титры:
18 августа 1950 года,
Москва, Кремль, кабинет Сталина,
14-00
(Сталин работает с документами – снимает слева от себя с кипы принесенных ему секретарем бумаг очередной документ, читает его, обдумываем, пишет резолюцию и кладёт документ в кипу справа. Берёт документ в десяток страниц, понимает, от кого это, улыбается и начинает быстро просматривать страницы. Берёт красный карандаш и опустив сопроводительное письмо из Сахалинского обкома, начинает читать с первой страницы. Через полчаса встает и начинает прохаживаться в задумчивости, возвращается к столу и снимает трубку внутренней связи).
Сталин. Возьмите в библиотеке и принесите мне учебник химии Некрасова. Там два тома, на всякий случай принесите оба.
(Секретарь Сталина, Поскребышев, приносит книги, Сталин по оглавлению находит нужное место, читает и снова погружается в задумчивость. Наконец снимает трубку телефона).
Сталин. Соедините меня с Берия… и еще. Запишите: Лаврентьев О.А. Да, О.А. Он должен был в этом году поступать в Московский университет. Выяснить в отделе кадров МГУ, поступил или нет. (через несколько секунд в трубку) Товарищ Берия, подойдите ко мне с Курчатовым (смотрит на записи на календаре) к 17 часам.
(В кабинет Сталина зашли Берия и Курчатов.)
Сталин. А если мы в водородной бомбе вместо смеси жидких дейтерия и трития применим твердый дейтерид лития?
Курчатов. Вообще-то мы его в своей конструкции водородной бомбы и используем, кроме того, хотя дейтерид лития – это действительно твердое вещество, но профессор Гинзбург уже проверил – литий будет задерживать нейтроны. Но, что вы имеете в виду?
Сталин. Наоборот, и это, во-вторых! (многозначительно поднял палец). – Нужен не просто литий, а литий-6! Вот в чем хитрость! Тогда при поглощении нейтрона литий-6 разделится на гелий и… (делает паузу) и на необходимый нам для термоядерного взрыва тритий, который мы сегодня не знаем, где взять и как сохранить! Ну, а тритий, соединяясь с дейтерием, даст термоядерный взрыв, с образованием гелия и (подчеркнув голосом) снова нейтрона! Цепь этих реакций замыкается по нейтронам! (передаёт Курчатову предложение Лаврентьева) Вот посмотрите, что пишет этот солдат, вернее, младший сержант.
(Курчатов начал быстро просматривать документ, передавая Берия уже просмотренные страницы. Передав последнюю страницу, удивлённо развёл руками).
Курчатов. Черт побери!! Литий-6! А ведь это может быть решением вопроса… И ни один физик в мире до этого до сих пор не додумался! Или додумался? Товарищ Сталин, тут очень много написано, это надо подробно обдумать. Но на первый взгляд работа очень сильная!
Берия. А вы заметили, что для этого сержанта водородная бомба на втором, если не на десятом месте. Он только и пишет о ней, вот (читает): «Ее конструкция довольна проста. Она состоит из детонатора (обычная атомная бомба), окруженного слоем дейтрида лития-6, т.е. соединением изотопов лития-6 и дейтерия. Количество этого в кавычках «взрывчатого вещества» определяется желательной силой взрыва.
Производство этой бомбы связано с значительными затратами средств (на отделение изотопов). Оба изотопа могут быть выделены из природных соединений путем длительного электролиза. Поясняет: дейтерий содержится в природном водороде 0,014 %, литий-6 содержится в природном литии 7,93 %). И рисунок эскиза бомбы от руки.
А практически остальные страницы у него посвящены использованию термоядерных реакций в энергетике.
Курчатов. И это поразительно! Нам до сих пор в голову не приходило, что плазму в миллион градусов можно удерживать дистанционно! Нам казалось, раз нет материалов, способных выдержать миллион градусов, значит нет и возможности использовать термоядерную реакцию! А он и до этого додумался!
А вот что заставляет и улыбнуться, и просто поражает (читает).
«Для окончательной разработки опытных установок предлагаю создать научный коллектив в следующем составе: 2-3 специалиста в области ядерной и молекулярной физики; 1-2 специалиста в области электрорадиотехники; 1-2 специалиста по термодинамике; несколько инженеров-строителей (металлические и железобетонные конструкции); несколько инженеров-энергетиков (в частности, специалисты по высоковольтовым линиям передач постоянного тока); прочий технический персонал.
Выделить в распоряжение коллектива:
исследовательский институт;
циклотрон на 1 – 2 MeV;
установку для получения высоких напряжений от 100 до 500 kV;
предприятие и оборудование для отделения изотопов Li-6 и дейтерида (электролитическим путем)». (смеётся)
Да этого сержанта можно хоть сейчас ставить на моё место руководить атомным проектом!
Сталин. А почему нет? Мы не вечны, так почему не считать, что этот талант займёт когда-нибудь и ваше место? Надо его только подготовить к этому. (показывает на письмо Лаврентьева) Дайте на заключение специалистам, и доложите мне! (слегка задумался). Если это предложение пойдет, то этому солдату пока не сообщать, что его предложение принято. Он сейчас поступает в университет, дело молодое, может невзначай где-нибудь похвастаться. Ему надо сказать, что он большой молодец, но что мы создаем водородную бомбу по другим принципам. Пообещайте, что мы его привлечем к этой работе, когда он выучится, но что сейчас нужно держать язык за зубами. Отметить мы его потом и так отметим, а сейчас пусть пока побудет в неведении. Для пользы дела.
(Берия и Курчатов выходят, входит Поскребышев.)
Поскрёбышев. Лаврентьев Олег Александрович зачислен на физический факультет МГУ.
(выходивший последним Курчатов удивлённо оглянулся)
Сталин. Если бы этот Ломоносов не поступил в МГУ, нужно было бы закрыть МГУ.
Поскребышев. (не понимая) Какой Ломоносов?
Сталин. Это я так – не вам.
Сцена 19
Титры:
18 августа 1950 года,
Москва, МГУ
(Олег отрывает дверь в большую комнату заставленному столами, за одним из которых сидит Надя и что переписывает из одной бумаги в другую. Поднимает голову и увидев Олега, улыбается)
Олег. А я поступил!
Надя. (выходит к нему в коридор) Это надо отметить!
Олег. (смутившись) Разве только мороженным…
Надя. (поняв его финансовое состояние) Я заканчиваю в шесть, сначала пойдём в столовую – у меня от подруг есть бесплатные талоны на обед.
Олег. А подруги где?
Надя. Дома, на каникулах. А потом уж будешь угощать меня мороженным.
Москва, парк Сокольники,
18-30 московского времени.
(Олег и Надя сидят на скамейке и едят мороженное в вафельных стаканчиках).
Олег. …А потом нас немцы оккупировали – три года под ними Псков был. Мама в больнице работала медсестрой, а я на станции уголь грузил, в карманах – такие большие карманы специально мама пошила – каждый день выносил этот уголь, чтобы зимой обогреться. Я пацаном был, да ещё и тощий, немцы на меня особого внимания не обращали, но мне они страшно противными были, и как только Псков освободили, и наша власть установилась, я сразу в военкомат добровольцем. Боялся, что без меня войну не выиграют.
Надя. А папа?
Олег. Плоты гонял. Весной 38-го брёвна ещё обледеневшие были, он поскользнулся, ударился головой о бревно и между брёвен в воду, а товарищи его сразу вытащить не успели. Утонул.
Надя. А я из Киева. Отец был инженером, его сразу призвали, а нас вывезли аж в Казахстан, в Актюбинск. Я училась в школе хорошо, а потом, после Курска отец вернулся инвалидом, устроился на завод начальником цеха и нам с мамой стало легче. Осенью 47-го поступила на биофак. Столько счастья было! А в октябре известие из Актюбинска. – ковш с жидким металлом с траверсы сорвался, а отец внизу был. Неделю в больнице мучился, мама возле него была. Когда он умер, у мамы инфаркт, и тоже не спасли. В один день хоронили. А потом уже я в январе… Страшное было время… Да что мы об этом? Давай о весёлом. Ты какое последнее кино смотрел?
(поздний вечер, Олег и Надя стоят у общежития Нади)
Олег. На самом деле химические и атомные реакции – это очень красиво, это симметрия без симметрии…
Надя. (с улыбкой). А в этом месте девушку полагается поцеловать, потому что через пять минут двери общежития закроются.
(Олег сначала растерялся, а потом неуклюже обнял Надю и начал страстно целовать в щёки куда попало)
Надя. (со смехом вырвалась, убегает в общежитие со словами) Ладно, целоваться я тебя потом научу!
Сцена 20.
Титры:
23 августа 1950 года, Москва,
Лаборатория измерительных приборов АН СССР,
с 1956 года Институт атомной энергии АН СССР,
кабинет И.В. Курчатова,
10-00 московского времени.
(В кабинете И.В. Курчатов, И.Е. Тамм и А.Д. Сахаров)
Курчатов. Время не ждёт, мне надо докладывать Сталину и Берия наше заключение по этой работе солдата Лаврентьева, начнём с младшего по званию?
Сахаров. Мы до сих пор оперировали плотностями плазмы, близкими к плотности твердого тела и у нас ничего не получалось. А он ведёт речь о термоядерной реакции в газе высокой температуры – миллиарды градусов – и такой низкой плотности, что существующие материалы могут выдержать получающееся давление. Нам это в голову не приходило!
Диктор читает бегущую строку: «Артист (фамилия артиста) играет роль Андрея Дмитриевича Сахарова, на показываемое время советского физика, кандидата физико-математических наук, непосредственного конструктора первой советской водородной бомбы, ученика и подчинённого физика И.Е. Тамма».
В такой системе газ должен поддерживаться сравнительно длительное время, не попадая на стенки…
Курчатов. (прерывает) Не об этом сейчас речь, а о конструкции водородной бомбы Лаврентьева.
Тамм. Поскольку мы с Андреем уже несколько дней обсуждаем предложения Лаврентьева, то давайте я вмешаюсь.
Диктор читает бегущую строку: «Артист (фамилия артиста) играет роль Игоря Евгеньевича Тамма, на показываемое время советского физика-теоретика, доктора физико-математических наук, научного руководитель создания водородной бомбы».
Что тут сказать – это невероятно гениальная работа, мы дружно не верим, что это работа простого солдата. Но придётся принять эту версию, раз вы так говорите.
Курчатов. Этот солдат поступил в МГУ по конкурсу без какой-либо помощи.
Тамм. (удивлённо) Вот даже как… Но продолжу, особо гениально предложение получения энергии от ядерных реакций, а идея удерживать плазму с помощью поля – это безусловная Нобелевская премия…
Курчатов. Повторяю, это второй вопрос, сейчас надо дать заключение по водородной бомбе Лаврентьева.
Тамм. А вот для этого, нам желательна некая дополнительная информация от вас, уважаемый Игорь Васильевич. Мы понимаем, что вы не можете говорить откровенно обо всём, но у меня сложилось впечатление, что вы каким-то образом очень информированы о происходящем у наших конкурентов в США. Американцы безусловно работают, как и мы, над созданием, скажем так, сухой водородной бомбы, способной быть сброшенной с самолёта. Не знаете ли вы, разумеется, случайно, какую схему выбрали они для своей бомбы?
Курчатов. (мнётся, не решаясь говорить, наконец). Ту схему, над которой сейчас работает товарищ Сахаров – над слоистой водородной бомбой. Ту схему водородной бомбы, которую я вам два года назад обрисовал и поручил дополнить исследованиями и деталями.
Тамм. Я так и думал… Игорь Васильевич, американцы ведь не дураки и в атомных вопросах далеко впереди нас. Неужели вы думаете, что они не продумали эту схему бомбы с литием-6 пресловутого солдата Лаврентьева? Если американцы по этому пути не пошли, то значит в бомбе Лаврентьева что-то не так!
Курчатов. А вы точно поняли, что именно предложил Лаврентьев? Это же ведь не просто использование лития-6, это гениальная догадка использовать в атомной реакции само основание гидрида! Использовать в атомной реакции сам литий! То, что должно быть балластом бомбы, снижающим её мощность, стало её взрывчаткой! Вот до этого ещё надо додуматься!
Тамм. Да понял я!
Курчатов. Не уверен… Многие тысячи лет человечество охотилось на лошадей и ело лошадей, не смотря на огромное количество умных, но вот нашёлся какой-то древний Лаврентьев, и предложил на лошадях ещё и ездить. И, понятное дело, все вокруг закричали: «Да кому же это не понятно!»
Тамм. Игорь Васильевич, я не заслужил подобных оскорблений. Я понимаю оригинальность идей Лаврентьева, да только мы говорим о термоядерном процессе, в котором давление в миллионы атмосфер и температура в миллионы градусов. Вы же понимаете, что чёрт его знает, какие там идут реакции. Я могу десяток их сейчас написать, а не только те, что удосужился написать Лаврентьев, соблазнивший ЦК. Повторю, американцы что – дураки? Так, зачем же нам искать добра от добра?
Курчатов. (тяжело задумался и как бы про себя) Тут ещё и фактор времени. У нас уже и задел в два года, и понимание конструкции, и почти готов реактор для получения трития, а начинать всё с начала…
Тамм. Вот и я о том же.
Сцена 21.
Титры:
23 августа 1950 года, Москва,
Сквер у Лаборатории измерительных приборов АН СССР,
18-10 московского времени.
(Сахаров и Тамм прогуливаются в сквере)
Сахаров. Я почему вас пригласил прогуляться, Игорь Евгеньевич, я после разговора у Курчатова весь день думал, как бы это сказать…
Тамм. Вы же мой ученик, не тяните, говорите прямо.
Сахаров. Мы думали, что это идеи какого-то большого учёного, который имеет научный авторитет, а оказалось, что это какой-то простой солдат… Если мы, так сказать, сами начнём развивать идеи этого солдата, то сам он как бы это сказать, не будет иметь значение. Меня просто заинтересовала ваша мысль о Нобелевской премии.
Тамм. Вы хотите сказать, что нам было бы неплохо позаимствовать идеи этого Лаврентьева? …А что – это мысль!
Сахаров. Вот только то беспокоит, что этот солдат поступил в МГУ, через пять лет его могут прислать к нам…
Тамм. Понятно… но у меня нет такого влияния среди учёных и преподавателей МГУ, которое в данном случае может потребоваться…
Но я подумаю.
Сцена 22.
Титры:
25 августа 1950 года,
Москва, Кремль, кабинет Сталина,
16-10
(Входят Берия и Курчатов, Сталин приглашает их к длинному столу сам садится у торца, Курчатов вынимает бумаги)
Курчатов. После обсуждения с учёными, я прихожу к мнению, что нам необходимо продолжить старый проект – работать над так называемой «слойкой Сахарова» и наработать для неё тритий на уже почти пущенном в ход специальном реакторе.
Сталин. Кстати, что это за слойка и почему слойка?
Курчатов. (достаёт из папки листик А-3 и разворачивает его, на листике рисунок с объяснением):
Курчатов. Это принципиальная схема, на самом деле всё гораздо сложнее. Гораздо! В центре это собственно атомная бомба из урана-235, а вот эти два белых слоя – это смесь дейтрида и тритида лития-6. Ну и снаружи обычная взрывчатка, которая должна обжать всё это в, так сказать, одну точку.
Сталин. Понятно, а эти чёрные слои – что?
Курчатов. Это слои урана-238.
Сталин. Но ведь он же не делится!
Курчатов. Несколько не так, товарищ Сталин, он самопроизвольно делится очень медленно, но вообще-то его можно разделить, ударив по нему быстрым нейтроном.
Сталин. И что будет?
Курчатов. По расчётам, это должно давать много дополнительной энергии к энергии урана-235 исходной бомбы. Уран-238 дешёвый, слияние одного ядра дейтерия и одного трития даёт 18 мегаэлектронвольт энергии, а деление одного ядра урана-238 – 200 мегаэлектронвольт – более, чем в 10 раз больше. В первой реакции выделяется один нейтрон, уносящий 14 мегаэлектронвольт из 18, а во второй реакции нейтрон расходуется, но выделяется три менее энергичных нейтрона, но годных для получения трития из лития-6. А это значит, что почти все термоядерные нейтроны используются «по назначению», и улетает небольшая часть. В результате получается усиление взрыва более чем в 10 раз!
Сталин. И какую мощность вы планируете получить?
Курчатов. Минимум одну мегатонну – в 50-100 раз мощнее той бомбы, что была сброшена американцами на Хиросиму.
Сталин. Ого! Это где-то миллион тонн тринитротолуола?
Курчатов. Да.
Берия. Как я вижу, вы к идее американцев использовать не тяжёлую воду как источник дейтерия и трития, а дейтерид и третид лития, добавили и идею Лаврентьева использовать литий-6?
Курчатов. Да.
Берия. А зачем? По схеме Лаврентьева с литием-6, в бомбе совсем не нужен тритий, а у вас и литий-6 и тритий. Зачем?
Курчатов. Понимаете, Лаврентий Павлович, у нас теоретических физиков много, и все что-то считают, а как оно будет на самом деле – кто его знает? Вот мы, так сказать и подстраховались – не получится одно, получится другое.
Сталин. Как я понимаю, эта схема в основном является схемой американской атомной бомбы?
Берия. И так, и не так, по нашим данным именно эту схему с 1946 года пытается разработать и внедрить руководитель американского термоядерного проекта Эдвард Теллер.
Сталин. Мы опять повторяем американцев…
Курчатов. Но в данном случае у нас есть шанс вырваться вперёд.
Сталин. Не понял.
Берия. Американцы пытаются нас, да и весь мир, сильно напугать и поэтому весь получаемый тритий направляют на создание даже не бомбы, а некоего термоядерного устройства. По получаемым сведениям, на каком-то атолле будет смонтирован чуть ли трёхэтажный дом с морозильными устройствами весом в 80 тонн, и они устройство взорвут и этим весь мир напугают. А Теллеру пока трития не выделяют и он в простое. А мы работаем, и можем их опередить.
Сталин. Понятно. И всё же, как быть с бомбой Лаврентьева, она ведь по всем параметрам лучше этой бомбы… как его…
Курчатов. Слойки Сахарова…
Сталин. Да нет, этого Теллера.
Курчатов. Тут одно из двух – или прекратить заниматься слойкой Сахарова и начать заниматься бомбой Лаврентьева, но тогда можем вообще первыми не быть, либо не считать американцев дураками и снова повторить то, что мы сделали с атомными бомбами – снова повторить американскую конструкцию. Я считаю, что нужно продолжать работать над слойкой Сахарова.
Сталин. А товарищ Берия что считает?
Берия. Я бы занялся бомбой Лаврентьева.
Сталин. (прохаживается в раздумчивости). Мнения разделились… Я часто говорю товарищам, что в любом плане разрешения проблемы, нужно, прежде всего, найти основное звено плана, ибо только найдя основное звено и ухватившись за него, можно вытянуть все остальные звенья плана…
Но дело в том, что в разное время эти основные звенья могут быть разными.
Что нам сейчас важно – качественная бомба или бомба для опережения американцев?
Берия. Да эта слойка Сахарова вообще не бомба. Раз в ней есть тритий – а у трития период полураспад всего 8 лет, – то слойку Сахарова надо переделывать каждые полгода.
Сталин. Но всё же её можно поднять самолётом! Я думаю, что нам сегодня важно показать американцам и всему миру, что мы с ними на равных и даже впереди. А потом займёмся и бомбой Лаврентьева.
(Думает)
Поэтому я, как глава правительства, принимаю на себя ответственность за решение закончить эту слойку-ватрушку как можно скорее.
Берия. (вздохнул) Ну что же – быть по сему!
Сцена 23.
Титры:
20 сентября 1950 года,
Москва, Старая площадь, ЦК ВКП(б)
кабинет Сталина, кабинет заведующего
отделом тяжёлого машиностроения ЦК,
И.Д. Сербина
(в кабинете Олег и Сербин)
Сербин. …Мы тут в ЦК рады, что ты поступил в МГУ, потому что, знаешь ли, партия высоко оценила твои предложения… Ты действительно очень способный, если не сказать, талантливый физик. Начинающий физик. Не обижайся, что мы тебе не отвечали, на самом деле мы проверяли твои предложения на самом высоком научном уровне, поэтому и молчали. Правда, твоё предложение по водородной бомбе отклонено, потому что найдена гораздо более удачная конструкция бомбы. Сам понимаешь, что я не могу тебе о ней рассказать, мало того, Центральный Комитет партии очень просит тебя и даже приказывает, чтобы ты ничего никому и о своей конструкции не говорил даже во сне. Ты должен понимать, что любая деталь, любая подробность о водородной бомбе – всё это самая тайная тайна, если так можно сказать.
Олег. Да это понятно…
Сербин. Что касается твоих предложений использовать термоядерную реакцию в мирных целях, то в них тоже есть недостатки, однако это направление очень перспективное, и я думаю, что после окончания университета тебя ждёт большая работа в этом направлении, а мы будем ждать от тебя свершения великих дел.
Кстати, ты нормально устроился? Как с общежитием?
Олег. Всё нормально.
Сербин. Может какие просьбы есть? Материальные?
Олег. Да нет, всё нормально.
Сербин. Ну, хорошо, тогда не буду тебя задерживать, давай я тебе подпишу пропуск. И кстати, если возникнут какие-нибудь новые идеи по физике – пиши. Если они будут стоящие, мы тут в ЦК тебе обязательно поможем.
Сцена 24.
Титры:
20 сентября 1950 года
Москва, общежитие биофака,
22-50 московского времени
(У общежития Олег страстно целуется с Надей, они страстно прижимаются друг к другу)
Надя. (тяжело дыша) Олежка, пошли ко мне… И давай переночуем у меня.
Олег. Да я… Да я… А как же твои соседки?
Надя. А у нас практика по селекционной работе, я упросила их сегодня переночевать в совхозе.
(Они входят в прихожую общежития, их встречает вахтёрша)
Вахтёрша. Куда? Ну, куда?
Надя. Ну, тётя Варя…
Олег. Тётя Варя, я на войне руку выбил до привычного вывиха, что ж мне как все в окно в туалете залазить? Я же её снова вывихну и что – к хирургу идти.
Надя. (с удивлением и неким уважением смотрит на Олега) А ты оказывается уже все дорожки разузнал!
Олег. Я же на войне разведчиком был.
Вахтерша. (махнула рукой) Идите! Не хочу, чтобы из-за моей строгости кто-то в девках до старости засиделся!
(Меняется сцена, Олег и Надя лежат на её кровати, тяжело дыша, Надя положила голову Олегу на грудь)
Надя. Олежек… А, Олежек. А ведь я у тебя первая?
Олег. Да.
Надя. Олежек, ты не кончай в меня.
Олег. (растерянно) Не понял.
Надя. Ну, когда ты почувствуешь, что из тебя сейчас что-то вытечет, ты вынимай из меня вот это (Надя под одеялом рукой охватила то, что надо вынуть). Лучше потрись этим об меня.
Олег. Почему?
Надя. (засмеялась) Потому, что ты меня оплодотворишь, глупенький мой! А нам сейчас не нужен ребёнок. Я не хочу, чтобы ты бросал учёбу… Я тебе буду говорить, когда можно.
Олег. (удивлённо) А он у тебя в руке снова…
Надя. Я чувствую.
Олег. Я снова хочу.
Надя. И я, родной мой!
Сцена 25.
Титры:
04 октября 1950 года,
Московская область, Звенигородский район,
дача Л.Д. Ландау
18-40 московского времени
(На кровати полулежит голый Ландау, возле него голая блондинка перебирает у него на груди волосы)
Блондинка. Котик, ну, когда же ты организуешь мою защиту? У меня уже и срок обучения в аспирантуре закончился. Меня же выкинут опять в Витебск детишек в школе обучать. А мне хочется в Москве в каком-нибудь институте преподавать.
Ландау. О боже, пупсик, ну чего баб так тянет в физику, тут и так дураков полно.
Диктор читает бегущую строку: Артист (фамилия артиста) играет роль Льва Давидовича Ландау, на показываемое время советского физика-теоретика, профессора МГУ, академика Академии Наук СССР».
Блондинка. (обиженно) Ну, ты же сам мою диссертацию писал, а теперь называешь меня дурой!
Ландау. (целует) Это я любя. (вздыхает) Что-то придётся делать, чтобы провести твою защиту, оппонента для тебя тяжело найти.
Сцена 26.
Титры:
07 ноября 1950 года,
Москва, ресторан «Прага»,
празднование годовщины Октябрьской революции
междусобойчиком физиков,
16-50 московского времени
(Ландау с рюмкой коньяка подсаживается на пустующий стул к Тамму)
Ландау. Игорь Евгеньевич, а у меня к вам маленькая просьба…
Тамм. (морщится). О боже, Лёва, опять бабы? Лёва, ну, когда ты кончишь кобелировать?
Ландау. Теоретическая физика и женщины – это моя страсть на всю жизнь, и ничего тут поделать нельзя!
Тамм. Кто опять?
Ландау. Прекрасная блондинка, я бы вам её рекомендовал, если бы у вас было моё увлечение… Ей для защиты кандидатской диссертации необходим оппонент…
Тамм. Да сколько же можно! Лёва, меня оппонирование твоим дурам позорит! (внезапно задумался, изучающе посмотрев на Ландау) Впрочем… Впрочем у меня тоже есть к тебе просьба.
Ландау. Для вас что угодно!
Тамм. (оглянувшись по сторонам и приглушив голос) На физический факультет поступил некий солдат… Очень хотелось бы, чтобы он МГУ не закончил.
Ландау. Герой Советского Союза, орденоносец?
Тамм. Нет, этого нет.
Ландау. Тогда он зимнюю сессию не переживёт.
Тамм. Не стоит сильно светиться, нам не так уж к спеху.
Ландау. Зато мне моя подруга уже надоела, избыточно темпераментна.
Тамм. Договорились. Но ты мне сам мой отзыв оппонента подготовь, не хочу тратить время на чтение этой её чепухи.
Сцена 27.
Титры:
07 ноября 1950 года,
Москва, общежитие физфака МГУ
21-30 московского времени.
(Олег и Надя лежат на его кровати, Олег её ласкает)
Олег. Надюш…
Надя. А!
Олег. А можно я… сзади.
Надя. (засмеялась) Тебе всё можно, исполнить любое твоё желание – это для меня радость…
(некоторое время спустя, тяжело дышат)
Олег. Ты такая… Ты такая свободная.
Надя. (став серьёзной) Тебе, может неприятно, что я у тебя не первая… но так уж получилось.
Олег. Да что ты говоришь! Я тебя любую люблю!
Надя. Я когда поступила в Университет и жила в этой общаге, тут тогда кто только ни жил – и испанцы, и даже негры. И жил один парень из Первого меда, ординатуру заканчивал, стоматолог. Уже очень был хороший стоматолог. Борисом звали. И я в него втюрилась по уши… Воздух московский, что ли, на меня подействовал… Он звал пожениться, но ему предстояло два года отработать по направлению, а мне – учиться, и мы думали, что вот он отработает, вернётся в Москву и мы тут поженимся. Была надежда и на квартиру… (зло) А его послали на Западную Украину бандеровцев лечить. Ну, они после Нового года к нему и явились на лечение всей местной бандой, он всем зубы запломбировал, и они в благодарность зарубили его топором…
Ну, вот почему? Он же их лечил!!
Олег. У нас служил парень оттуда. Говорит, что бандиты убийством врачей и учителей не давали местным полюбить Советскую власть. Их же раньше, когда они не были в СССР, вообще никто не лечил, да и учили их только попы, и только читать. А тут бесплатно и лечат, и учат…
Сцена 28.
Титры:
18 января 1951 года,
Москва, Московский государственный
университет, физический факультет,
11-05 московского времени.
(коридор, человек 7 студентов ждут своей очереди к экзаменатору и уже освободились, идёт сдача экзамена по математике, студент осторожно приоткрывает дверь, заглядывая. В щель виден Преподаватель и перед ним сидит Олег).
Преподаватель. Ладно. Вот возьмите вот этот интеграл (пишет на листике и поворачивает листик к Олегу. Увидел заглянувшего) Закройте дверь!
(Коридор, из аудитории выходит Олег, видно, что расстроен, к нему подходят два студента)
Студент. Сколько?
Олег. (вздохнув) Три балла…
Студент. Ни хрена себе! Тебе?! За что?
Олег. Не пойму, восемь дополнительных вопросов, он нам такого и не читал!
Студент. Ладно, не расстраивайся, пошли по бокальчику пива.
Олег. (замялся) Не могу… Денег нет.
(пошли по коридору и лестницам)
Студент. Да брось, мы на тебя 2-20 найдём!
Второй студент. И даже 4-40.
Олег. Ребята, ну не могу я всё время за вас счёт! А сам работу не могу найти – чтобы только вечером или в выходные. На станции грузить мешки тоже не могу. Пробовал. (Как бы машинально и думая о другом) Уже и до конца войны пара дней осталась, а тут их за леса два фокке-вульф 190, и низко – чуть ли не вершины сосен сшибают. И вижу, от левого две бомбы отвалились и одна летит прямо на меня. Нас-то учили, что делать при бомбёжке, – всегда помнить откуда ветер и от летящей бомбы бежать навстречу ветру и залечь. Бомбу ветром отнесёт, взрывная волна не сильно достанет, а осколки через тебя перелетят. А тут бомба прямо на меня летит над землёй. И я даже не бежал, а солдатиком так – головой вперёд – прыгнул в щель, а там упал на левую руку всем телом и вывихнул её.
Студент. А бомба?
Олег. Да она небольшая была, меня землёй присыпало да осколком на сапоге каблук оторвало. Хирург руку вправил, но чуть не так на неё усилие придётся и снова вывих… Так-то тяжёлое могу поднимать, если медленно, но чуть дёрнешь и опять!
Студент. Привычный вывих. У отца был. Это тебе хорошего костоправа надо найти.
Олег. (остановившись) Знаете, ребята, я вернусь в читальный зал, всё-таки мне непонятно, что я не так ответил (возвращается).
Студент. Надо же! Восемь дополнительных вопросов! Мне два задал и четвёрку поставил.
(Смена сцены, кафедра, Преподаватель, по телефону и так, чтобы не привлекать внимание находящиеся в комнате)
Преподаватель. Лёва, говорить можешь? ...Ну, не мог твою просьбу выполнить, трояк поставил – всё, что мог.
Сцена 29.
Титры:
05 февраля 1951 года,
Москва, общежитие Московского
Государственного университета,
14-15 московского времени.
(Большая комната с 7 кроватями, на всех аккуратно застелены постели, на одной сидит расстроенный Олег прямо в шинели. В комнату заглядывает студент)
Студент. А где Сергей?
Олег. Уехал домой.
Студент. А ты чего такой грустный?
Олег. Отчисляют…
Студент. Как? За что?? Ты же всю сессию сдал!
Олег. Оказывается, обучение в ВУЗах бесплатно, если троек нет, а если есть, то платить надо 400 рублей в месяц. А у меня по математике тройка. Мало того, что я в первом семестре стипендию не получал, так ещё у меня за прошедшие месяцы и вперёд долг за обучение 2800 рублей. (вздыхает) И продать нечего. Декан записку подаёт в отдел кадров на отчисление.
Студент. Да пошёл он… А ну поехали в наш комитет комсомола.
Олег. Да неудобно.
Студент. Да ну тебя – удобно, не удобно! (машет рукой) Ладно, я сам. (выходит).
(комитет комсомола, за столом комсорг МГУ, перед ним Студент).
Студент. …Ветерана войны! Он физику лучше всех знает! Вернуться ребята с каникул, мы ему эти деньги соберём!
Комсорг. (пока студент говорит, ищет по справочнику нужный телефон и набирает номер и в трубку) Арсений Александрович, до комитета комсомола дошли слухи, что вы отчисляете студента Лаврентьева. Как так? Почему нашего мнения не спрашиваете?
(Сцена меняется показана спина декана, говорящего по телефону. Пред ним стоит секретарь)
Декан. Ну, а как же закон? Не могу же я нарушать закон? …Нет, подождать две недели я, конечно, могу. …Хорошо. (кладёт трубку и подаёт секретарю исписанный листик бумаги). Роза, отнесите в отдел кадров и предайте начальнику, чтобы отчислял Лаврентьева немедленно.
Сцена 30.
Титры:
06 февраля 1951 года,
Москва, Кремль, кабинет Сталина
14-30 московского времени.
(В кабинет Сталина заходит Поскребышев забрать подписанные бумаги, и задерживается, ожидая, когда Сталин закончит писать резолюцию на очередном документе.)
Поскрёбышев. Кстати, товарищ Сталин. Из отдела кадров МГУ позвонили по поводу Лаврентьева, помните, этого солдата, поступившего в МГУ – они запомнили, что я им интересовался. (Сталин поднял голову и с интересом посмотрел на секретаря.) У него отца нет, а мать – медсестра. Короче, у него нет денег, чтобы оплатить учебу в университете. Его выгоняют.
Сталин. (стукнул кулаком по столу). Та-ак! Я чувствовал, что университету имени Ломоносова Ломоносовы не нужны. Позвоните в отдел кадров МГУ, пусть не спешат с отчислением, мы этот вопрос решим. (набрал на местном телефоне три цифры, в трубку) Товарищ Берия, а вы в курсе, что студента Лаврентьева отчисляют из МГУ.
(показывается кабинет Берии, перед его столом тоже стоит секретарь)
Берия. Что – в отделе кадров МГУ не поверили, что я решу этот вопрос, поэтому ещё и вам позвонили? Лично займусь. Кладёт трубку. (смотрит в календарь с графиком работы) Сегодня не смогу никак. (Переворачивает страницу) И завтра… (Секретарю) Товарищ Людвигов, вызовите ко мне завтра на… На 22-30 студента МГУ Лаврентьева – найдите такого, – из ведомства Курчатова вызовите Андрея Сахарова – там есть такой. Самого Курчатова не надо беспокоить – я с молодыми хочу познакомиться. И пригласите Махнёва.
(Тот же день вечером общежитие МГУ, в комнате за столом с книгой сидит Олег в наброшенной на плечи шинели без погон и петлиц, в комнату заглядывает вахтёрша общежития «с круглыми глазами»: «Олежек, беги вниз, там тебя по телефону из Кремля вызывают!»)
Олег. (в трубку) Слушаю… Да, товарищ Людвигов, это я…. Да, конечно… Понял – в 10-30… Понял, что лучше к 22-00… Нет, не надо, я сам доеду.
Сцена 31.
Титры:
7 февраля 1951 года,
Москва, Кремль,
22-10
(В бюро пропусков Кремля от окошка отходит Сахаров, за ним к окошку подходит Олег, протягивает паспорт со словами: «Я – Лаврентьев, мне должен быть пропуск заказан». Сахаров, услышав, резко оборачивается и ждёт Олега)
Сахаров. Здравствуйте, вы Олег Лаврентьев?
Олег. (удивлённо). Да…
Сахаров. А я Андрей Сахаров, вы меня не знаете, а я читал вашу записку в ЦК.
(далее они идут по Кремлю и переходам Совмина)
Олег. И как вам?
Сахаров. Поразительно, очень впечатлили, хотя, конечно, есть много замечаний…
Олег. А что конкретно?
(входят в большую приёмную, представляются секретарю Берии, Б.А. Людвигову, он предлагает верхнюю одежду повесить на стоящие вешалки и обождать. В приёмной дежурят два капитана с петлицами МГБ, на маленьком столике лимонад, печенье и стаканы для ожидающих. Олег и Сахаров раздеваются и садятся рядом, капитаны предлагают угощаться, но Олег с Андреем постеснялись.)
Олег. А что вы думаете о проекте водородной бомбы?
Сахаров. (как бы колеблясь). Олег, это такой секрет, что я сказать вам и слова не могу, пока вы не получите допуск…
(В это время в приёмную заходит Махнёв)
Махнёв. (подходя к Сахарову и Олегу) О, вы уже здесь!
Диктор читает бегущую строку: Артист (фамилия артиста) играет роль Василия Алексеевича Махнёв, на показываемое время генерал-майора инженерно-технической службы, секретаря технического совета Специального комитета № 1 при Совете министров СССР.
Махнёв. (обращаясь к Людвигову) Кого там Лаврентий Павлович правит?
Людвигов. Нефтяников.
(показывается кабинет Берии в это время, за длинным столом сидит человек 15, на столе пепельницы, пустые и недопитые стаканы с чаем, многие курят и «дым стоит коромыслом».)
Берия. Когда же вы закончить панику! Ещё раз: мы обязаны к 1960 году довести добычу нефти до 60, а лучше до 100 миллионов тонн!
Присутствующий на совещании. Я не паникую, я специалист-нефтяник, я ответственно заявляю – невозможно за эти 10 лет опять скакануть в добыче нефти, да ещё и втрое! Когда мы с конца войны по сегодняшний день подняли добычу с 19 до 38 миллионов тонн, мы израсходовали все резервы, а вы опять про 100 миллионов! Это невозможно!
Берия. А девонские залежи, а шельфовая нефть, а «второе Баку», а метод опорных скважин? Вы что же, собираетесь все это осваивать враскачку, не спеша?
Присутствующий на совещании. Нам не хватит буровых станков даже с учётом получения их от промышленности, а еще меньше обсадных труб – ведь для них нужна очень прочная сталь. Как без всего этого мы будем бурить скважины?
Берия. Стволы артиллерийских орудий – это тоже трубы из очень прочной стали, а сами буровые станки не сложнее артиллерийских систем. Мы переводим на мирные рельсы артиллерийские заводы, на которых у нас есть оборудование и специалисты, умеющие производить и прочные трубы, и сложные системы. Почему мы должны паниковать при мысли о всего лишь тройном увеличении добычи нефти? Мы к 1960 году увеличим добычу гораздо больше, чем 100 миллионов тонн!
(показываются часы над дверьми кабинета, на них 22-45. Открываются двери и из кабинета Берии выходят присутствующие, одеваются и уходят. В кабинет входит Людвигов, выходит со словами: «Василий Алексеевич и товарищ Сахаров, зайдите!
Часы показывают 11-05. Вышел Сахаров.
В приемной Сахаров с устремленным вдаль взглядом и счастливым лицом сразу же подошел к столику с лимонадом.)
Сахаров. (сипящим от пересохшего горла голосом, к капитану) Нельзя ли стакан лимонада?
(Капитан открыл бутылку и налил полный стакан, Сахаров с тем же взглядом машинально залпом опрокинул его в рот и снова подставил стакан капитану, тот налил и Сахаров выпил второй стакан несколько медленнее, но снова подставил его капитану. Капитан, улыбаясь, начал открывать вторую бутылку.)
Капитан. Понравился лимонад?
Сахаров. Что? (непонимающе посмотрел на стакан в своей руке) Да, да, очень понравился. Спасибо! (поставил стакан на столик и, потирая подбородок, опустился на стул).
(Людвигов пригласил Лаврентьева зайти. Олег открыл дверь и попал во внушительных размеров кабинет с большим письменным столом и приставленным к нему буквой Т столом для совещаний, из-за которого поднялся Берия. Берия подошел, подал руку, предложил садиться и сам сел на стул напротив и первым же вопросом огорошил.)
Берия. У тебя что, зубы болят?
Олег. Это у меня с детства почему-то такие щёки.
Берия. Понятно, а я уж подумал, не порекомендовать ли тебе хорошо зубного врача.
Олег, правительство СССР высоко оценило твою работу, поверь, это не мне, это всей стране необходимо, чтобы такие как ты талантливые ребята как можно быстрее включались в работу, тем более, в работу по термоядерным проблемам. И вот поэтому я и прошу тебя сделать все, чтобы быстрее закончить МГУ. И, конечно, тебе надо уже сейчас втягиваться в эту работу. Немножко освойся в университете, и мы выпишем тебе пропуск в ЛИПАН – потом узнаешь, что это за учреждение.
Олег. Я понял, товарищ Берия, я приложу все силы.
Берия. Молодец. Я на это надеюсь. А теперь скажи, Олег, чем я могу тебе помочь?
Олег. (смутившись) Мне ничего не надо…
Берия. Олег! (укоризненно протянул) Я заместитель главы Советского государства. Я многое могу. Чем тебе помочь?
Олег. Нет, (еще больше смущаясь), я сам. Мне точно ничего не надо.
Берия. (изучающе посмотрел на Лаврентьева и удивленно покачал головой). Хорошо. Тогда до свидания (попрощался он с Лаврентьевым за руку). Товарищ Махнев сейчас выйдет и проводит тебя.
(После того как дверь за Лаврентьевым закрылась, Берия, глядя в сторону, спросил Махнёва официальным, бесцветным голосом, не предвещающим ничего хорошего.)
Берия. Товарищ Махнев, вы знаете, что по идеям студента Лаврентьева мы разрабатываем водородную бомбу и, скорее всего, будем строить термоядерный реактор?
Махнёв. Да, конечно!
Берия. А вы знаете, что студента Лаврентьева исключают из МГУ за неуплату денег за обучение?
Махнёв. Как?!
Берия. (зло прореагировал) И я хочу знать – как?! Если его исключат, то для России это будет позор хуже… хуже… хуже, чем позор Японской войны! Понимаете, Махнев, если Лаврентьев, в отличие от Сахарова, ничего не просит, то это еще не значит, что ему действительно ничего не надо!
Озадачьте Курчатова и кого ещё надо, и подготовьте постановление правительства о том, чтобы избавить Лаврентьева ото всех материальных забот и обеспечить ему возможность окончить МГУ… Срок – неделя.
(По коридору Совмина, Махнев, Сахаров и Лаврентьев почти бегут, спеша на последний поезд метро, вдруг, Махнев, вышедший от Берии озабоченным, остановился, отозвал Олега, вынул из галифе бумажник и начал отсчитывать купюры, но потом вынул из него все деньги и сунул их в руку Олегу.)
Махнёв. Вот возьми!
Олег. (поразившись, машинально взял купюры) Как?! Зачем?!
Махнёв. (не сумел придумать ничего лучшего) Ну, в долг…
Олег. (пытаясь вернуть деньги Махневу). Я не смогу отдать столько!
Махнёв. Отдашь, не волнуйся, скоро все отдашь. (Махнев засунул руку Олега с деньгами Олегу в карман.) Теперь у тебя все будет хорошо! (весело похлопал Олега по плечу).
(Олег и Сахаров от Спасских ворот быстро пошли пешком в направлении метро.)
Сахаров. (на ходу) …Из-за низкой плотности газа пробег ядер по отношению к ядерной реакции будет очень велик, в десятки и сотни раз превосходящим размеры сосуда.
Олег. Нет, Андрей, нет, я думаю иначе. Плотность ядерного потока зависит от скорости ядер и от прочности установки, да и плотность можно значительно увеличить, применяя фокусировку ядерного потока…
(Олег и Сахаров расстаются у станции метро – Олег спешит на последний поезд. А Сахаров вернулся к Спасской башне – к машине с шофёром, которую за ним закрепили в Спецкомитете.)
Сцена 32.
Титры:
14 февраля 1951,
Москва, Кремль,
Кабинет Берии.
19-00 московского времени.
Махнёв. По Лаврентьеву. Ванников, Курчатов, Завенягин и Павлов предлагают следующее. (начал читать): «По Вашему поручению сегодня нами был вызван в ПГУ студент 1-го курса Физфака МГУ Лаврентьев О.А. Он рассказал о своих предложениях и своих пожеланиях. Считаем целесообразным: 1. Установить персональную стипендию – 600 руб. 2. Освободить от платы за обучение в МГУ. 3. Прикрепить для индивидуальных занятий квалифицированных преподавателей МГУ: по физике Телесина Р.В., по математике – Самарского А.А., (оплату производить за счет Главка). 4. Предоставить О.А.Л. для жилья одну комнату площадью 14 кв.м в доме ПГУ по Горьковской набережной 32/34, оборудовать ее мебелью и необходимой научно-технической библиотекой. 5. Выдать О.А.Л. единовременное пособие 3000 руб. за счет ПГУ».
Берия. (задумчиво) У него одинокая мать, медсестра. Исправьте: предоставить трехкомнатную квартиру. Чтобы он мог вызвать мать.
Махнёв. Но товарищ Берия! Сейчас же так тяжело с жильем!
Берия. Знаете, товарищ Махнев, сейчас, когда с атомным проектом многое стало ясно, в этот проект полезла толпа научной серости, которую раньше в этот проект и на аркане нельзя было затащить. И вот этому научному… быдлу мы не квартиры даем – мы им строим особняки и дачи за государственный счет, хотя это быдло не внесло в атомный проект – да и не внесет! – и сотой доли того, что уже дал Лаврентьев. (помолчал, а потом с некоторой тяжестью в голосе резюмировал). Товарищ Махнев. У нас сейчас в атомном проекте быстро вьет себе гнездо клан научных бездарей, а Лаврентьев хотя и выдающийся талант, но он простой русский парень – он безответный. И если мы его не защитим, то эта научная серость, которая из четырех действий в арифметике помнит только, как отнимать и делить, это быдло его обворует, а самого его «сожрет».
Сцена 33.
Титры:
27 февраля 1951 года,
Москва,
Лаборатория измерительных приборов АН СССР,
13-10 московского времени.
(Сахаров и Тамм обедают в столовой ЛИП АН.)
Сахаров. Как я понял, отчислить Лаврентьева из МГУ не удастся никогда, наоборот, его будут тянуть окончить университет раньше срока.
Тамм. А я как дурак, оппонентом этой дуры отработал.
Сахаров. О чём вы?
Тамм. Да так…
Сцена 34.
Титры:
22 марта 1951 года,
Москва, 19-10
(Олег и Надя с вещами входят в квартиру, удивлённо озираются и осматривают комнаты. В них уже расставлена мебель, в шкафах книги, на кроватях матрасы и стопки белья.)
Надя. И это всё тебе?!
Олег. Сам не верю.
Надя. Все три комнаты?
Олег. Сказали, что могу маму перевезти в Москву.
Надя. А ордер тебе дали?
Олег. Какой ордер?
Надя. Ну, что квартира предоставлена именно тебе?
Олег. Нет, ничего про это не говорилось…
Надя. Ну, значит, она ведомственная.
Олег. Это как?
Надя. Ну как бы не твоя, а ты живёшь, пока работаешь, короче, могут выселить. Но всё равно – огромная. Признайся, у тебя какие-то родственники в Политбюро?
Олег. Да нет никого.
Надя. Тогда почему её тебе дали?
Олег. Ну, сказали, что я подающий надежды физик и потом буду работать у тех, кто дал, ну, чтобы ничего не мешало учиться.
Надя. Ничего не пойму, но придётся поверить! (хватает Олега за отвороты пиджака, тащит к кровати и толкает его на матрас). Я тебе буду мешать учиться! А ну снимай штаны, Эйнштейн!
Сцена 35.
Титры:
12 мая 1951 года,
кабинет Сталина,
15-05 московского времени.
(заседание Политбюро, за длинным столом Сталин в торце стола, за столом человек 15. Пред Берией стопочка бумаг.)
Берия. Товарищи, теперь, после успешного взрыва 18 октября третьей атомной бомбы – теперь уже и с ураном-235, – у нас есть и плутониевая, и урановая бомбы, кроме того, наработка запасов плутония и урана идет в очень хорошем темпе. Поэтому я прошу Политбюро утвердить список участников решения этой проблемы, представленных мною и Курчатовым к награждению Сталинской премией, к званию Героя Соцтруда и к орденам.
По Горьковскому машиностроительному заводу, победившему в конкурентной борьбе Кировский завод и создавшему наилучшее оборудование для разделения изотопов, на Сталинскую премию предлагаю список из 8 человек, во главе с директором завода Еляном, и главным конструктором товарищем Савиным. И хотя мы не приняли конструкцию Кировского завода, но и Кировский завод отработал добросовестно и творчески, посему и его главного конструктора товарища Синева, и еще семерых работников тоже предлагаю сделать лауреатами Сталинской премии.
Но особо отличился завод Д-1 по разделению изотопов – тут было столько трудностей, что не только волосы – лысины дыбом вставали. К Сталинской премии представляю девять руководителей и проектировщиков.
Представляю к Сталинской премии также трёх работников своего аппарата – работников ПГУ – и, само собой, мы с Курчатовым представляем к Сталинской премии двенадцать учёных.
И за особые заслуги по научному руководству диффузионной проблемой разделения изотопов урана, представляем к званию Героя Социалистического Труда двух учёных, товарищей Кикоина и Соболева.
Тут ещё обширный список руководящего и инженерного состава, а также рабочих завода Д-1, предприятий-поставщиков специальных материалов и оборудования, строителей, монтажников представляем к награждению орденами и медалями СССР, с вашего позволения не буду пока весь список читать, скажу только, чтобы не удивлялись, к награждению орденом Ленина представляю четырёх слесарей и трёх аппаратчиков – у товарищей золотые руки и светлые головы. Они эту высшую награду СССР заслужили.
Не знаю, нужно мне зачитать все фамилии (Берия потряс кипой бумаг со списками).
Сталин. (улыбнулся) Чем отличается у нас товарищ Берия, так это тем, что он никогда не забывает наградить отличившихся подчиненных, думаю надо поверить товарищу Берия в том, что он представил действительно тех, кто этого заслужил. Никого не забыли?
Берия. Как будто бы нет.
Микоян. Забыли! Опять забыли самого товарища Берию. Непорядок получается: Ванников, даже если и не вспоминать ему его прошлое, подчиненный товарища Берии, уже дважды Герой Соцтруда, а Лаврентий Павлович как получил в войну Звезду, так она у него одна до сих пор. Пора уже давать ему и вторую.
Берия. Нет, товарищи, увольте, я не больше Герой, чем остальные члены Политбюро, тем более что некоторые из нас, товарищ Хрущев, например, и одной Звезды Героя не имеют.
Сталин. Но мы звания Героев не за членство в Политбюро присваиваем.
Берия. Все равно, у меня и так наград – девать некуда, уже и груди не хватает. Орденов Ленина только шесть. Товарищи, давайте закроем вопрос о моем награждении.
Сталин. Если мы отмечаем заслуги одних и не отмечаем такие же, и даже большие заслуги других, то это не справедливо… (помолчав). Наверное не все до конца понимают, с какими трудностями пришлось столкнуться товарищу Берии. Вот только одна сторона возникающих перед ним вопросов.
Вы знаете, что мы огромные силы вкладываем в науку и научные кадры. Возьмем только послевоенное время. Мы государство рабочих и крестьян, а чьи зарплаты за это время выросли быстрее всех? (из кипы бумаг на столе вытащил небольшой листик и прочёл). Зарплата ректора института выросла с 2,5 тыс. до 8 тысяч рублей, профессора, доктора наук с 2 тысяч до 5 тысяч рублей, доцента, кандидата наук с 10-и летним стажем с 1200 до 3200 рублей. Теперь соотношение зарплаты доцента, кандидата наук и квалифицированного рабочего составляет примерно 4 к 1, а профессора, доктора наук 7 к 1.
В коня ли этот корм? Есть ли отдача?
Если мы имеем дело с настоящими учеными, то отдача, конечно, есть.
Вот, скажем, в 1949 году у нас заработала первая советская электронная вычислительная машина, в США ее называют компьютером. Это первый компьютер в Европе и второй в мире. Да, первый компьютер был создан в США в 1946 году, но в мире около 200 государств, а из них на сегодня только два способны создавать компьютеры – СССР и США. Этим научным достижением можно гордиться? Можно!
Но в целом уровень науки у нас понизился. По сути дела, у нас сейчас не делается серьезных открытий. Еще до войны что-то делалось, был стимул – страх перед надвигающейся войной. А сейчас у нас ученые нередко говорят: дайте образец из-за границы, мы разберем, срисуем, а потом сами построим. По количеству имевшихся и до войны ученых-химиков, мы еще тогда должны были иметь у себя немецкий концерн «И. Г. Фарбениндустри» даже не в квадрате, а в кубе. А все наши химики даже сегодня не стоят химиков этого концерна.
В науке новаторами являются единицы. Такими были Павлов, Тимирязев, Менделеев. Есть такие ученые и сейчас, но очень мало. А остальные – целое море служителей науки, людей консервативных, книжных, рутинеров, которые достигли известного положения и не хотят больше себя беспокоить. Они уперлись в книги, в старые теории, думают, что все знают и с подозрением относятся ко всему новому, но, что особо страшно, они душат молодежь с ее революционными научными идеями.
Что, меньше пытливости ума у нас, у русских? Нет.
Дело в организации. Товарищ Берия поднял организацию в деле создания атомного оружия на такой уровень, что в науке даже рутинеры заработали. Товарищ Берия двинул вперед молодежь – тех ученых, которых раньше затирали, того же Курчатова, и мы создали атомные бомбы практически в такие же по годам сроки, как и американцы, хотя мы понесли огромные потери в войне, а они на этой войне только нажились.
Вот так надо работать, и за такую работу награда полагается (Сталин задумался).
- А что, если мы введем в стране еще одно звание? Ведь у нас звание Героя Советского Союза дается за мужество, а звание Героя Социалистического Труда – за труд. А давайте введем звание, которое совместит оба эти звания. Скажем, введем звание «Почетный гражданин Советского Союза». Как, – товарищ Берия будет возражать против звания «Почетного гражданина»?
Берия. (взмолился) Товарищ Сталин, но давайте сделаем это звание просто званием – без знаков, денег, привилегий и прочего. Только звание – и все.
Сталин. Ну что, товарищи, уважим эту просьбу первого Почетного гражданина СССР?
Сцена 36.
Титры:
23 мая 1951 года
Москва, квартира Лаврентьева.
21-10
(Надя сидит за столиком, перед нею книга под настольной лампой, хлопает входная дверь, входит Олег, подходит к Наде, они целуются, и он садится рядом и мнётся.)
Надя. Да говори уже, что случилось?
Олег. Знаешь, Надюша, там в ЛИПАНе, мы работаем с одним товарищем, у него жена и двое детей, а живут в подвале, да ещё и на 10 метрах. А меня мама не хочет в Москву переезжать. Ну и меня попросили…(замолкает)
Надя. Да не тяни, говори!
Олег. Ну и меня попросили уступить ему у нас одну комнату…
Надя. И ты согласился…
Олег. Ну, Надюша, ну им же тяжело.
Надя. Ой, Олежек, Олежек! Раньше квартира была хоть и ведомственная, да твоя – была надежда, если ты поступишь на работу в этот ЛИПАН, то совсем станет твоей. А теперь она просто коммунальная…
Идём на кухню, я селёдочки купила и картошки нажарила.
(сидят за столом на кухне, пьют чай с бубликами)
Олег. Сегодня случай был комический. Проректор МГУ Вовченко читает нам лекции по химии и сегодня на лекции Вовченко сказал, что водородная бомба – это когда землю заливают жидким водородом, все замораживая. У меня даже вырвалось: «Какая чушь!»
Надя. (с интересом) Ты знаешь секрет водородной бомбы?
Олег. (смутившись) Да нет, откуда? Но не так же глупо…
Надя. (недоверчиво на него смотрит) Ладно, поверим…
Сцена 37.
Титры:
30 сентября 1952 года,
Подмосковное охотхозяйство ЦК,
11-30 московского времени.
(На поваленном дереве сидят Хрущёв, Микоян и Каганович в охотничьей одежде, рядом стоят ружья. Метрах в 30 от них стоят егерь и охрана.)
Хрущёв. Раз никто не хочет начать разговор о том, о чем все хотят поговорить, то давайте я начну. Начну его прямо, по-мужицки.
Диктор читает бегущую строку: «Артист (фамилия артиста) играет роль Никиты Сергеевича Хрущёва, на показываемое время Секретаря ЦК, курирующего силовые органы СССР, члена Политбюро, секретаря Московского горкома ВКП(б)».
Как хотите, товарищи, но я этого не понимаю. За что партию устранять от власти? Разве это по-ленински? Разве Сталин поступает по-большевистски?
Каганович. (нерешительно) Ну, коммунизм, это от французского «коммуна», это общая власть…
Диктор читает бегущую строку: «Артист (фамилия артиста) играет роль Лазаря Моисеевича Кагановича, на показываемое время старейшего члена Политбюро, Председателя Государственного комитета по материально-техническому снабжению, заместителя Сталина в Совете министров СССР».
Мы же в свой время считали, что такая власть партии – это временно, а вся власть должна быть у Советов – у всего народа.
Хрущёв. А кто такой весь народ? Это тупая и пьяная масса или его лучшие представители? Народ – это его лучшие представители, народ – это партия, а партия – это мы. И лишать власти нас – это лишать власти народ!
Маленков. (восхищённо) Ишь как ты вывернул!
Хрущёв. Почему вывернул? Разве это не так? Половина состава партии погибла на фронте, а ее устранять от власти?! Я не такой грамотный, как вы, но я и не дурак. А что делает товарищ, Сталин, не пойму.
Помните, в ноте от 9 апреля этого года он предложил Америке и остальным капиталистам проект договора по Германии. А по этому проекту Германию предлагалось объединить, как единое государство; все оккупационные войска вывести, а в Германии типа провести свободные выборы. Причем, всем немцам, даже бывшим нацистам, давалось бы право голоса. И даже армию предложил немцам восстановить. Ту самую, с которой мы сражались!
А как же наши товарищи-коммунисты в Восточной Германии? Что ж, товарищ Сталин, без помощи бросил их на растерзание нацистам?
Каганович. (без внутренней убеждённости в голосе) Ну, зато, Германия обязывается не участвовать в военных коалициях и союзах, и не попадёт под власть США.
Хрущёв. (отмахнулся) Да это хорошо, но как же просто так взять и прекратить строительство социализма у немцев? Лазарь, Георгий, вы грамотнее меня, может вам это понятно – как же мы будем без Политбюро руководить страной? Это что же – нам остается только агитация и пропаганда? Через пять дней съезд, на котором мы сами отстраняем себя от власти, я должен предложение об этом зачитать, а я ничего понять не могу. В партии какой-то там Президиум, который должен руководить только партией, а Политбюро уже не будет…
Маленков. Кстати, а мы в списке хотя бы этого Президиума есть или уже нас нет?
Диктор читает бегущую строку: «Артист (фамилия артиста) играет роль Георгия Максимилиановича Маленкова, на показываемое время члена Политбюро, секретарь ЦК ВКП(б), заместителя Сталина по партии».
Хрущёв. В список ЦК я нас всех вставил, а список Президиума ЦК Сталин сам готовит. И кто там, не имею ни малейшего понятия.
Каганович. Хорошенькое дело!
Маленков. (качает головой) Во что превратилась партия… Он барин, а мы холопы. И какие холопы! (Маленкова прорвало) У холопа ведь хоть что-то было! А у нас ни личной собственности, ни личного времени, с утра до ночи под конвоем МГБ. (показывает на охрану). Слова лишнего не скажи – Сталину немедленно донесут! И так до пенсии.
Хрущёв. До какой пенсии? (голосом полным сарказма). – Ты знаешь хоть кого-то, кто с ним работал, и кто-бы ушел на пенсию? У всех у нас одна пенсия – пуля в лоб!
Каганович. (задумчиво) Да… если вспомнить, начиная с ленинского Политбюро, то Зиновьев, Каменев, Рыков, Бухарин, Томский, Сокольников, Рудзутак, Чубарь, Косиор… (с видом безнадёжности махнул рукой). А сейчас вот Вознесенский. Все ушли на пенсию с пулей в голове.
Хрущёв. (насмешливо) Почему все с пулей? Троцкий – с ледорубом в голове.
Каганович. Ну, не без нашего же участия… Сами же голосовали… Сталин еще их и жалел больше, чем мы. Вспомните, как он заступался за Бухарина и Рыкова…
Хрущёв. (перебивает) Да разве же в этом дело! Вместо руководства страной, нам придется заниматься пропагандой, станем попами марксистского прихода.
Каганович. И ничего поделать нельзя. Самого-то Сталина от власти не устранишь.
Хрущёв (изучающе посмотрел на Маленкова) В том-то и дело…
Маленков. А вот этого – устранения – не надо. Уже было и не раз. Не проходит!
Вы ситуацию не понимаете. Сталин – это царь. Что такое сегодня СССР? Это царь, служащий народу, и народ. А мы нанятые царем слуги царя. В нас народ видит начальников только потому, что мы слуги Сталина. Его – царя! Если он партию перестанет возглавлять, то мы становимся никем. Не могут быть слуги царя без царя…
(После повисшей паузы.) Другое дело, если он умрет, возглавляя партию. (быстро как бы оправдался) Своей смертью, конечно. Тогда мы, как бы, наследники, продолжаем династию. Так можно. А выгонять его, или ему самому уйти из руководства партией, никак нельзя. Тогда у нас столько останется власти, что мы еще и попам завидовать будем.
Сцена 38.
Титры:
Москва, зал заседаний Верховного Совета СССР.
05-14 октября 1952 года
(Тут нужны документальные кадры этого съезда, к примеру https://youtu.be/zqyRoke3TAI, на фоне которых текст диктора)
Текст диктора: В Москве с 5 по 14 декабря 1952 года в присутствии делегаций почти всех коммунистических партий мира прошёл XIX съезд Всесоюзной Коммунистической партии (большевиков), на тот момент части всемирного коммунистического интернационала. На этом Съезде Всесоюзная коммунистическая партия большевиков не только стала партией только Союза Советских Социалистических Республик, реорганизовавшись в Коммунистическую партию Советского Союза (КПСС), но на этом съезде кардинально был изменён Устав партии. В результате этой реорганизации Устава, партия, без большой огласки передала всю государственную власть Советам народных депутатов.
С этого момента Сталин начал требовать, чтобы партийные органы не вмешивались в работу Советов и правительства, а занимались исключительно пропагандой коммунистических идей и подбором кадров. По этой причине XIX съезд – это единственный Съезд из 28 съездов этой партии, документы которого, вопреки правилам, не издавались в виде отдельной книги для работы с ними низовых партийных органов.
Сцена 39.
Титры:
2 марта 1953 год,
«Ближняя» дача
Голос диктора: «На ужине 28 февраля с Хрущёвым, Берией, Маленковым и Булганиным Сталину был дан яд, в ночь на 1 марта Сталин потерял сознание и был брошен без помощи до утра 2 марта».
8-00 московского времени.
(Берия в машине, его шофер на максимальной скорости подъезжает к Ближней даче, водитель попытался обогнать и идущую впереди машину, но Берия не дает это сделать, понял, что та везет врачей. Здороваясь кивками с уже прибывшими членами Правительства и Президиума, Берия быстро подошёл к дивану, на котором лежал Сталин. Сталин уже раздет и прикрыт одеялом, без сознания, из уголка губ сползает струйка крови. Берия падает пред диваном на колени и всматривается в лицо Сталина. Возле дивана толпятся перепуганные медицинские светила, Профессор Лукомский нерешительно трогает Сталина за руку.)
Берия. (в отчаянии рявкает). Вы же врач, обследуйте, как полагается! Головой за него отвечаете! (Берия оборачивается и видит подходившего к нему Хрущева.) Никита, как это случилось?
Хрущёв. Давай выйдем, не будем мешать врачам.
(Они вышли сначала в коридор, и оттуда зашли было в кухню. В углу, уткнувшись лицом в стену, выла Валентина Истомина, ее пыталась успокоить тоже плачущая Бутусова, она обернулась на вошедших и взгляд ее выражает предельный ужас. Берия и Хрущёв перевели взгляд направо, там за кухонным столом перед ополовиненной бутылкой водки сидел Василий Сталин, весь в слезах. Он поднял на вошедших ненавидящий взгляд.)
Василий Сталин. Угробили отца, сволочи!
Сцена 40.
Титры:
07 апреля 1953 года, Москва,
Лаборатория измерительных приборов АН СССР,
Кабинет И.В. Курчатова,
15-00 московского времени.
(В кабинете И.В. Курчатов и И.Е Тамм. Курчатов кончает читать бумагу, подписывает её и отдаёт Тамму.)
Тамм. Игорь, Васильевич, ещё маленький вопрос. Этот солдат, теперь студент, Лаврентьев, так сказать, не по чину назойлив. С тех пор, как ему дали пропуск к нам, он требует и требует создать опытную установку для проверки своей бредовой идеи использования термоядерной реакции для получения электроэнергии. И вы же понимаете, что какой-нибудь случайный удачный эксперимент можно так раздуть, да и вообще, он может много узнать и попрекать нас с вами, что мы воруем его идеи. Нашей (слегка выделяя голосом) совместной идеи токамака будет нанесён какой-то ущерб, а зачем нам это надо? Студент будет попрекать академиков – это немыслимо в настоящем научном обществе.
Курчатов. (недовольно морщится, задумался) Я хочу его увидеть… Но как бы негласно.
Сцена 41.
Титры:
08 апреля 1953 года, Москва,
Лаборатория измерительных приборов АН СССР,
Кабинет И.Н. Головина,
19-15 московского времени.
(Сахаров подходит к двери, сбоку табличка «Заместитель, руководителя ЛИП АН СССР, д. ф-м наук ГОЛОВИН И.Н». Входит в приёмную и здоровается с секретарём. Вопросительно показывает пальцем на дверь в собственно кабинет.)
Секретарь. Там Борода с этим студентом.
(Сахаров приоткрывает дверь и через эту щель камера входит в кабинет. За столом сидит Головин, за коротким столиком перед его столом друг на против друга сидят Курчатов и Олег, в углу сидит Тамм).
Курчатов. А почему у вас витки сетки представляют собой толстые медные трубы, охлаждаемые водой.
Олег. Я буду пропускать через них ток, чтобы его магнитным полем защитить от заряжённых частиц.
Курчатов. (улыбаясь) Не получится – вы собираетесь вставить внутрь устройства водородную бомбу.
Олег. (горячо) Да почему не получится?
(Камера возвращается в приёмную)
Секретарь. (сердито) Андрей Дмитриевич, закройте дверь!
Сахаров. (закрывает дверь) Ухожу, ухожу… (уходит).
(Минут через 20 из кабинета в приёмную выходит Олег.)
Секретарь. Ну, как?
Олег. Отказали строить опытную установку… Но как вежливо отказали!
Секретарь. Они умеют.
Олег. А кто это был с бородой?
Секретарь. А он не представился?
Олег. Нет.
Секретарь. Тогда вам это знать рано.
Олег. А тот который сидит в углу.
Секретарь. И этого знать рано.
(Камера снова показывает кабинет, но на месте Олега уже сидит Тамм.)
Курчатов. Очень толковый парень, очень… Нет, Игорь Евгеньевич, я не запрещу ему посещать нашу лабораторию. Да и Берия не даст.
Сцена 42.
Титры:
26 июня 1953 года, Москва,
Дом Л.П. Берии
Голос диктора: «Став после смерти Сталина министром объединённых министерств внутренних дел и государственной безопасности, Берия начал расследовать обстоятельства смерти Сталина и вскоре арестовал заместителя министра государственной безопасности Огольцова, который в СССР распоряжался применением ядов скрытого действия. Но 26 июня в своём доме Берия был застрелен генералами, приехавшими, как бы, и его задержать и привезти на заседание Президиума ЦК КПСС. После чего Берия был объявлен заговорщиком и начал фальсифицироваться процесс суда над ним».
(Этот текст можно снять на фоне суеты военных и вынесения из дома Берии носилок с закрытым одеялом телом)
Сцена 43.
Титры:
12 августа 1953 года,
Казахстан, Семипалатинский полигон
7-30 местного времени.
(Бетонированный бункере наблюдения за испытанием, с потолка спускаются перископы, в бункере Курчатов, Тамм, Сахаров, и еще человек 15 учёных и технических работников полигона и охраны, взволнованно и напряженно ждут докладов.)
Сахаров. Всё готово, приборы включены…
Курчатов. Давайте…
(Курчатов, Тамм и потом Сахаров прильнули к окулярам перископов, за их спинами сгрудились остальные. Глазницы руководителей осветились вспышкой, окрашенной фильтрами в синий цвет, спустя несколько секунд прозвучал грохот, бункер очень сильно пошатнулся, с потолка посыпалась пыль. Курчатов, а за ним все устремились к выходу, но их остановил дежурящий у двери удивлённо вглядывающийся в движущуюся стрелку дозиметра.)
Дежурный. Вы бы повременили, очень высокий фон, и уровень радиации растёт. Хотя бы противогазы наденьте. А лучше подождать.
Курчатов. (возвращается к Сахарову, сидящему с трубкой у уха.) Что в сумме?
Сахаров. (недоумённо) Почему-то мощность взрыва не более половины мегатонны…
Тамм. Это всё равно в 25 раз больше мощности обычной атомной бомбы!
Курчатов. Игорь Евгеньевич, подготовьте списки награждения всех причастных к созданию термоядерного оружия. Всех! (помолчав) Как этого требовал товарищ Берия.
Сцена 44.
Титры:
23 декабря 1953 года,
СССР.
Диктор: «В газетах вышло сообщение о суде над, якобы, врагом народа Берией, и о его расстреле». Думаю, что можно на этом фоне: https://clck.ru/37J8xS
Сцена 45.
Титры:
13 января 1954 года,
Москва, квартира Лаврентьева,
21-30.
(Входит Надя, раздевается и снимает обувь, окликая Олега.)
Надя. Олежек, ты дома?
Олег. (из кухни) Дома.
Надя. А нас в аспирантуре оставили на лекцию о враге народа Берии.
(Заходит на кухню, Олег сидит у стола с совершенно потерянным видом.
Надя. Что случилось?
Олег. От меня в ЛИПАНе потребовали, чтобы я в три дня освободил квартиру. И забрали пропуск.
Надя. (в изумлении садится на табурет) Чувствовало моё сердце…
Олег. А в университете объявили, что лишают меня повышенной стипендии и требуют оплачивать обучение.
Надя. Я же говорила, что у тебя в родственниках член Политбюро.
Олег. Да нет у меня членов Политбюро! Мне работник ЦК, такой Сербин, ещё в 50-м предложил звонить ему, если что-то потребуется. Я позвонил сегодня, сказать об этом, и мне помощник сказал, чтобы я больше Сербину не звонил.
Надя. А Берия? Враг народа?
Олег. Да я его видел 10 минут. И он мне ничего не обещал.
Надя. Этого хватило. (внимательно смотрит на Олега) Олежек, а ведь ты действительно Эйнштейн!
Олег. (удивлённо поднял голову) Почему?
Надя. Так сплотиться против тебя, эта… эта научная банда может только против сильного конкурента. Ты кому-то авторитетному перебежал дорогу, а, может, даже многим. Наши учёные – это в большинстве своём такая подлая толпа, что не дай бог! Одни просто бесчестные мерзавцы, другие тупые болтливые дураки, готовы немедленно примкнуть к победителям.
Олег. Надя, ты всего лишь аспирантка, а судишь так, как будто всё в научном мире тебе известно.
Надя. Да, всего лишь аспирантка, но я аспирантка кафедры генетики – уйду я оттуда! И я вижу этих научных мерзавцев изнутри. Смотри, у нас самый выдающийся не просто генетик, а вообще – биолог, это Лысенко. И это следует не просто из того, что он единственный в истории России открыл в биологии реальный закон, не просто из того, что он директор института генетики и профессионально генетикой занимается всю жизнь, не просто из того, что его идеи внедряются в сельское хозяйство и дают огромный эффект. Шутка сказать, наши селекционеры боготворят Лысенко, а они, между прочим, невиданное дело, сейчас выводят сорта пшениц, которые продают в Европу! Когда в истории России такое было?
Олег. Подожди! Но ведь, как я краем уха слыша, против Лысенко выступают тоже генетики!
Надя. Это не те генетики! Это те, кто боготворят Запад и уверяют, что работают не на практику, не на советский народ, а на некую науку. Поэтому деньги им платить обязан советский народ, а пользу народу они приносить не обязаны.
И понимаешь, они же в 48-м толпой выступили против Лысенко, тогда он созвал сессию Академию сельско-хозяйственных наук и так их выдрал с научных позиций, настолько публично выдрал, что эти бараны отарой отреклись от своей генетики и перебежали сторонники Лысенко. Казалось бы – заткнитесь! Ваши научные позиции не состоятельны.
Но нет, они снова мутят воду (передразнивает) «Лысенко не учёный, а простой колхозник, Лысенко дурак, Лысенко коров шоколадом кормит».
Олег. А он что – действительно давал коровам шоколад?
Надя. У коров сложный желудок, это не свинья, коров можно кормить хоть шоколадом, хоть мармеладом, коровы шоколад не переработают.
Но ведь эту клевету распространяют только среди полных дураков, а таких в науке полно. Мало того, подлецы знают, что это ложь, но всё равно распространяют!
Дело в том, что коровам, для правильного питания обязательно необходимы грубые корма – солома. А она денег стоит. А наши шоколадные фабрики получают сырье для производства шоколада – какао-бобы. Так эти бобы приходят в скорлупе, ну, как арахис или фисташки. На шоколадных фабриках эту скорлупу – она называется какавеллы – счищают и выбрасывают. Ну, вот Лысенко и вывез с шоколадной фабрики несколько машин этой скорлупы, чтобы попробовать, нельзя ли ею в рационе коров заменить часть соломы.
Олег. Получилось заменить?
Надя. Да нет, пустили эти какавеллы на подстилку. (встаёт) Сейчас я сооружу какой-нибудь ужин.
Олег. (встаёт и выходит). Нет, я не могу сейчас кушать, пойду попробую заснуть.
Надя. (тяжело опускается на табурет и в задумчивости говорит сама с собой) Олежек, бедный Олежек! В науке тебе конец. Ты будешь как Лысенко… Как же я тебя люблю… Как же я тебя люблю! Но жизнь кончается не завтра. А мне уже 24 года… и времени устроить жизнь осталось совсем немного.
Сцена 46.
Титры:
09 февраля 1954 года,
Москва, МГУ,
Научно-техническая библиотека,
12-20 московского времени.
Надя. (передаёт библиотекарю список) Софи, подбери мне эту литературу.
Софи. (удивлённо) Ого! К вечеру устроит? (в это время звонит телефон, Софи в трубку) Да, Лев Давидович, нашла (кладёт со стола на прилавок журнал), сейчас не могу – одна осталась, после обеда занесу.
Надя. Это случайно не академик Ландау?
Софи. Он самый.
Надя. Софочка, а давай я ему этот журнал занесу.
Софи. (понимающе смотрит на Надю) Надюша, это пустой номер! Не получится даже переспать! Этот жлоб спит только со своими аспирантками-физичками, чтобы подарков им не делать! Ко мне же все сплетни сходятся – я всё знаю!
Надя. Говорят, что он с женой плохо живёт?
Софи. Чепуха! Просто она тоже такая же штучка! Не по-лу-чит-ся!
Надя. (снимает с прилавка журнал для Ландау) А я всё же по-про-бую.
Сцена 47
Титры:
07 марта 1950 года,
Московская область, Звенигородский район,
дача Л.Д. Ландау
18-40 московского времени
(Надя лежит в кровати, подперев голову рукой и повернувшись к Ландау.)
Надя, Лев Давидович, вам понравилось?
Ландау. (смотрит на часы) Ух ты! Скоро жена должна прийти, мы с ней договорились, что она всего два часа будет гулять, давай-ка ещё раз и будем одеваться.
Надя. Я не пойму, что у вас за отношения с женой?
Ландау. Самые передовые. Брак не имеет отношения к любви, а ревность – самое отвратительное чувство. Любящие люди должны радоваться удачам друг друга на интимном фронте или по меньшей мере заключить пакт о ненападении. Вот мы с женой заключили такой пакт и каждый отдельно атакует на любовном фронте… пока есть для этого силы и желание (целует).
Надя. (отстраняясь) Но это же как-то непривычно…
Ландау. О, ты ещё не вышла на наш уровень. У меня есть кто-то вроде друга и соавтора – профессор Женька Лифшиц. Так вот пару дней назад он со своею женой и её научным руководителем были у нас в гостях. И когда мы выпили и закусили, то этот научный руководитель увёл жену Женьки на кухню и там отоварил её по-собачьи. И так они для этого покидали нас два раза. Кстати, давай и мы по-собачьи пока жена не пришла.
Сцена 48.
Титры:
11 марта 1954 года,
Москва, МГУ,
Научно-техническая библиотека,
12-10 московского времени.
Надя. Софочка, что за спешка, чего звонила?
Софи. Ты бы заходила почаще просто поболтать. Во-первых, ну, как у тебя с академиком?
Надя. Ты была права, не хочу рассказывать подробности, одно слово – стареющий павиан! Ты мне для этого звонила?
Софи. Стала бы я тебя из-за этого павиана беспокоить. Слушай, ты помнишь, как в кафе, в котором мы 8 марта отмечали, за соседним длинным столом тоже компания сидела?
Надя. Помню.
Софи. Так вот, там сидел такой мужчинка лет 30, лысоватый, ты обратила внимание, как он на тебя смотрел?
Надя. У него только что слюни не текли.
Софи. (завистливо) Умеешь ты Надька, мужиков приманивать! Так вот, он вышел на меня и попросил устроить с тобой встречу. А я на всякий случай навела справки. Ему где-то за 30. Он уже доцент, но это чепуха. У него отец с войны какая-то шишка в управлении тыла Красной Армии, у них денег и всего прочего ещё с войны куры не клюют. Он через 10 лет не то, что профессором, он академиком станет. Они всё могут! (Надя задумалась) Он и выглядит не так уж, чтобы плохо, зовут его Игорь…
Надя. (задумалась) А что? Давай попробуем…
Сцена 49.
Титры:
16 мая 1954 года,
Москва, парк у дачи Курчатова
14-15 Московского времени
(Курчатов, Тамм и Сахаров прохаживаются по аллее.)
Курчатов. Я пригласил вас в этот воскресный день, чтобы сообщить пренеприятнейшее известие…
Тамм. (улыбаясь) К нам едет ревизор?
Курчатов. И ревизор не исключён. 1 марта американцы на атолле Бикини взорвали термоядерную бомбу американского учёного Теллера.
Тамм. Мы это знаем, они этим сразу же похвастались.
Курчатов. А вы знаете тот эффект, который они получили от собственно термоядерного синтеза?
Сахаров. (размышляя и в уме подсчитывая) У нас это было около 20% от всей мощности нашей бомбы, сложно сказать сколько взрывающихся материалов было в их бомбе…
Курчатов. Тоже не скажу, но общий вес знаю – она весила 10,5 тонн.
Сахаров. Тогда это исходно не более чем в два раза мощнее, чем у нас. У нас термоядерные реакции дали где-то 80 килотонн, значит у них мощность термоядерных реакций около 150 килотонн.
Курчатов. (изучающе посмотрел на Сахарова) У них мощность термоядерных реакций 5 мегатонн – в 30 раз больше, чем вы насчитали! В 30 раз больше, чем у нас! Они сами этого не ожидали!
Тамм и Сахаров. Как?! За счёт чего?
Курчатов. За счёт того, что они испытали водородную бомбу Лаврентьева! У них там нет ни грамма трития и 40% дейтерида литий-6.
Тамм. Не может быть, вы же сами говорили, что они проектируют такую же бомбу, как и наша «сахаровская слойка».
Курчатов. Проектировали… А потом глухо засекретили проект и изготовили бомбу Лаврентьева! И это ещё не самое неприятное…
Тамм. Чего уж там – что может быть неприятнее… Американцы обманули нас как дурачков!
Курчатов. Если бы только это!
Тамм. А что ещё??
Курчатов. Теллер засекретил проект, отказался от трития, и американцы начали нарабатывать изотоп литий-6 и проектировать бомбу Лаврентьева… всего через два месяца после того, как мы начали рассматривать записку, которую Лаврентьев написал в ЦК!
Сахаров. (визгливо) Что вы на меня так смотрите?
Курчатов. Смотрю на вас, смотрю на других, поскольку иначе получается, что это я передал американцам секрет бомбы Лаврентьева. И против меня доказательства этому есть – ведь это именно я убедил Сталина не разрабатывать бомбу Лаврентьева, а работать над вашей слойкой.
Сахаров. Предать мог кто угодно!
Курчатов. Не знаю, не знаю… Но кто-то предал!
Сцена 50.
Титры:
15 сентября 1954 года,
Москва, МГУ,
Научно-техническая библиотека,
12-40 московского времени.
(Надя и Софи)
Софи. Ну и к чему вы с Игорем движетесь?
Надя. Не знаю… Он влюблён в меня безумно, с весны просит выйти за него замуж, а я не знаю, что делать. Я не представляю себя без Олежки.
Софи. А что это у тебя на пальчике?
Надя. Колечко Игорь подарил, говорит: чешская бижутерия – латунь со стёклышком.
Софи. А ну-ка дай я гляну. (взяла кольцо и начала смотреть внутреннюю поверхность, ища пробу)
Надя. Я смотрела, там какие-то маленькие числа и буквы «эс» и «тэ». «Сталь» – что ли?
Софи. (открыла ящик стола, порылась там и извлекла лупу, вместе с ней подошла к окну). Подруга, а ведь это золото и не какое-попало. Это не «эс», это «си», и это 18 карат золота, а значит это 750 проба – в этом металле 75% золота. А вот это «0,9 си-ти» – это не сталь, это проба бриллианта. Это бриллиант весом в ноль девять карата. (Софи провела кольцом по оконному стеклу, послышался характерный звук разрезаемого стекла.) Подруга, это бриллиант, и это кольцо стоит очень и очень дорого.
Надя. Откуда ты знаешь?
Софи. Я в научно-технической библиотеке уже 7 лет работаю, читать умею. Особенно, если речь идёт о драгоценностях. (задумчиво) Но вот почему он тебе сказал, что это бижутерия?
Надя. Сама не понимаю…
Софи. (задумчиво) Игорь или стесняется своих денежных возможностей, или хочет, чтобы ты его любила не за деньги, а как человека… Как это ещё понять?
Надя. Что да - то да, он старается… чтобы я его полюбила.
Софи. Ну, так оцени это!
Сцена 51.
Титры:
15 сентября 1954 года,
Москва, общежитие физфака МГУ,
21-30 московского времени
(Надя ещё тяжело дышит, Олег в трусах заводит и выставляет будильник, затем ныряет к Наде под одеяло.)
Олег. Ребят уговорил отсутствовать только до одиннадцати…
Надя. Погоди. Дай отдышаться.
Олег. Как мне осточертел МГУ, как осточертело кому-то доказывать, что ты это выучил. Как осточертело общежитие. Скорее бы на работу! В ЛИПАН, к настоящим физикам! И, по крайней мере, комнату они мне обязаны будут дать.
Надя. Ой, Олежек, не хочу каркать, но чувствует моё сердце, что уберут они тебя из Москвы.
Олег. Да что ты всех учёных подлецами считаешь? Нельзя же так!
Надя. (раздумчиво) Нет, Олежек, по-другому считать нельзя. Как бы тебе это объяснить… Вот смотри, есть, скажем, банда, которая убивает и грабит граждан, и её членом вдруг станет честный человек. Что он будет делать? Он заявит в милицию на этих бандитов. Что бандиты сделают? Они честного убьют. Так вот и в этой банде учёных. Они честного выдавят из своей среды непременно. А умного перед этим ещё и обворуют.
Понимаешь, это они между собой делают вид и честных, и умных, короче, интеллигентов. А когда появляется настоящий честный и умный человек, то они на его фоне сразу становятся тупыми подлецами, а это для них угроза потерять те доходы, которые они имеют от государства. Шутка ли! Они и колебаться не будут.
А ты или дорогу кому-то перебежал… но кому? Ты же ещё никто, ты их место в Академии Наук не займешь!
Или ты против святых отцов науки попёр… Ты случайно не покатил бочку на Эйнштейна? Тут года два назад этот самый научный мир философа Максимова мордовал за сомнения в теории относительности…
Олег. (засмеялся) Да я же физик, а не теоретик, мне эта теория и даром не снилась.
Надя. Тогда тебя обворовали…
Олег. Да нечего у меня украсть! Я не могу тебе всего рассказать, но всё, из-за чего меня раньше ценили, я написал в ЦК партии, меня туда вызывали, моё авторство признали… Как меня можно обворовать и что украсть?
Надя. А это их меньше всего волнует… Ох, Олежек, Олежек, как бы мне хотелось ошибиться! Ничего в жизни так не хочу, как сейчас хочу ошибиться!
Олег. И меня не хочешь?
Надя. (со смехом перекатывается на Олега) Это другое дело!
Сцена 52.
Титры:
24 декабря 1954 года,
Москва, МГУ
15-10 московского времени
(Тамм и Ландау сидят рядом на конференции, со сцены кто-то бубнит что-то научное, они беседуют вполголоса.)
Тамм. Лев, а ведь за тобою старый должок по Лаврентьеву.
Ландау. Тут уже ничего сделать нельзя – он МГУ окончит, причём, диплом защитит с отличием. Я за ним издалека наблюдаю…
Тамм. Речь уже не об этом. У него в феврале будет распределение, а его готовили для работы у нас. Надо, чтобы он никогда и никаким образом к нам в ЛИПАН по распределению не попал.
Ландау. (задумчиво) А что – вот это может получиться.
Тамм. Ещё. Сейчас в Арзамасе создаётся центр по разработке водородного оружия. Туда тоже могут посылать молодых специалистов из МГУ. Туда его тоже нельзя направлять ни в коем случае.
Ландау. Он об Арзамасе знает?
Тамм. Думаю, что знает.
Ландау. Кстати, дурак Леонтович хочет его взять к себе аспирантом.
Тамм. Ни в коем случае, его вообще не должно быть в Москве.
Ландау. Хорошо, это мне, похоже, по силам, займусь.
Сцена 53.
Титры.
25 января 1955 года
Москва, МГУ
10-00 московского времени
(Возле двери толпятся студенты. На двери основная табличка «Деканат физического факультета». Приоткрывается дверь, выглядывает женщина: «Товарищ Лаврентьев, заходите!» Олег входит, за длинной стороной большого столом сидит пять человек, Олега приглашают сесть на стул напротив комиссии.)
Председательствующий. (перебирает бумаги) Итак, Лаврентьев Олег Александрович… (ласково улыбается) Олег Александрович, у вас право первого выбора и вам предлагается на выбор два места работы… Харьковский физико-технический институт и физико-математический факультет Среднеазиатского государственного университета. Это в Ташкенте.
Олег. (недоумевая) Простите, но меня не просто предназначали, меня специально готовили для работы в Лаборатории измерительных приборов Академии Наук СССР.
Председательствующий. ЛИП АН не представил нам заявку на молодых специалистов.
Олег. (растерянно) Не может быть! (Председательствующий разводит руками) Ну… Ну тогда в Арзамас.
Председательствующий. (сухо) Из Арзамаса тоже нет заказа на молодых специалистов.
Олег. Ну, тогда… Ну, тогда академик Леонтович пригласил меня в аспирантуру.
Председательствующий. (сухо) Академик, Михаил Александрович Леонтович сообщил, что перегружен работой и не сможет заниматься с аспирантами.
Сидящий с краю и несколько отдалённо от других член комиссии «строгой наружности»:
Член комиссии. (председателю) Не морочьте ему голову! Товарищ Лаврентьев, все названные вами места работы являются предельно секретными, а вам не смогут выдать допуск для работы в этих учреждениях, потому что вы во время Великой Отечественной войны проживали на оккупированной территории.
Олег. Да мне было всего 15 лет, когда немцы внезапно оккупировали Псков!
Член комиссии. В законе возраст не оговорен – немцы даже детей в шпионы вербовали, а не только подростков. Короче, товарищ Лаврентьев, или вы выбираете себе место будущей работы из предложенного вам, или мы отправим вас куда-нибудь в Львовскую область, чтобы вы в школе учили деток, что тела при нагревании расширяются.
(Олег выходит, молча протискивается сквозь толпу ожидающих распределения и мрачный подходит к стоящей у стены Нади.)
Олег. Харьковский физико-технический институт…
Надя. Я так и знала… Держись! (немного думает) Забери меня с кафедры в шесть часов. Ко мне в общагу поедем. (Поворачивается и быстро уходит).
(Заходит в библиотеку, ждёт, когда уйдёт посетитель.)
Надя. Кто-то есть, кроме тебя?
Софи. Нет, а что случилось?
Надя. (сдерживая слёзы) Хоть руки на себя наложи… Олежку выкинули из Москвы!
Софи. Не дурей, Надька, не дурей! Жизнь штука сложная, но она у человека одна.
Надя. Дай телефон. (набирает номер, в трубку) Клаве трубку отдай… Клава, хоть на вокзале ночуй, но чтобы сегодня тебя в комнате не было. Клава, в последний раз прошу! (Кладёт трубку, вставляет палец в диск и замирает. Потом медленно, как во сне, набирает номер, в трубку.) Это я…Я согласна. (в трубке ликование) Нет, сегодня в загс не поедем… Завтра – да… После обеда отпрошусь… В загсе в пять. Сама доеду… Хорошо, буду ждать твою машину, выйду в половине пятого со свидетельницей, пусть шофер к этому времени подъезжает… Пусть подъедет, как обычно, – без тебя.
Сцена 54.
Титры.
25 января 1955 года
Москва, МГУ
14-00 московского времени
(Олег и Надя нашли пустую аудиторию, зашли в неё и страстно целуются.)
Олег. Не знаю, как ты, но я прошлую ночь никогда не забуду.
Надя. (слабо улыбается как будто через силу) Олежек, мне некогда.
Олег. Когда сегодня?
Надя. (подумав) В семь у меня.
Олег. Может у меня?
Надя. Нет, у меня.
(Около 19-00. Олег, с тортиком в руке входит в вестибюль Надиной общаги.)
Олег. Тётя Варя, пропустишь?
Вахтёрша. (с изумлением смотрит на Олега, не понимая, происходящего) Так Нади ж нет…
Олег. А где она?
Вахтёрша. Так она ж… Так она ж… Так она ж с Клавкой в загс уехали.
Олег. (удивлённо) Зачем?
Вахтёрша. Сказала – замуж выходит. Я думала – за тебя!
Олег. (всё ещё не понимая) Как замуж?
(в это время в вестибюль с улицы входит грустная Клава.)
Олег. Клава, что происходит?
(Клава, увидав Олега, молча убегает по коридору и вверх по лестнице).
Олег. (начиная осознавать происходящее, ставит тортик на стол Вахтёрше) Это тебе, тётя Варя, за всё хорошее, прощай! (уходит).
Вахтёрша. (начиная понимать произошедшее, опускается на стул) Ну, Надька, ну, сука!
Сцена 55.
Титры.
31 января 1955 года,
Москва, МГУ
15-00 московского времени
(Олег с портфелем и тубусом идёт по коридору, навстречу вышли Надя с Клавой, увидав Надю, Олег, чтобы не встретиться, резко развернулся и начал уходить быстрым шагом.)
Клава. Надь, ну, зачем ты так с ним?
Надя. Только так и надо было.
Клава. Зачем??
Надя. Чтобы сильнее разозлился! Сильнее разозлится – быстрее забудет, быстрее забудет, быстрее найдёт себе порядочную девушку… (на глаза наворачиваются слёзы) А не такую суку, как я! (зажав зубами ручку сумочки, чтобы сдержать рыдания, поворачивается и бежит по коридору, забегает в туалет, в кабинку и там, прислонившись к стене беззвучно рыдает. Клава бежит за ней и обхватив её сзади тоже плачет, тоже старясь делать это беззвучно).
Сцена 56.
Титры:
13 января 1958 года,
Москва, Введенское кладбище
12-40 московского времени.
(Похороны академика Академии Наук СССР Павлова М.А., Курчатов бросает горсть земли в могилу и отходит, проходя мимо временного обелиска с надписью «Академик АП СССР Павлов Михаил Александрович «9.1.1863 – 10.1.1958»». за ним идёт Ю.Б. Харитон.)
Харитон. Игорь ну, я тебя просто умоляем, ну, будь аккуратнее в словах. Ну, зачем ты так о Сталине? Все вокруг ведут борьбу с культом личности Сталина, а у тебя в кабинете портрет Сталина висит, ну зачем ты всех собак лаять заставляешь?
Курчатов. Пусть захлебнутся шавки в своём лае на великого человека!
Харитон. (чуть не стонет) Я тоже ценю Лаврентия Павловича Берию, я тоже понимаю, что без него никаких наших побед в атомных делах просто не было бы, но я помалкиваю – времена такие, что уберут немедленно не разбираясь. Любого уберут!
Курчатов. Надоело молчать и извиваться!
Харитон. Ради физики, ради атомного проекта, умоляю! Мы не видим никого, кто бы мог тебя заменить в атомном проекте! Игорь, все умоляем, ну, будь осторожнее в словах… (увидел Сахарова и Гинзбурга) О! Это они наверняка по твою душу. (Сахаров и Гинзбург подходят и здороваются.)
Гинзбург. Юлий Борисович, мы очень извиняемся, но у нас личное дело к Игорю Васильевичу.
Диктор читает бегущую строку: «Артист (фамилия артиста) играет роль Виталия Лазаревича Гинзбурга, физика-теоретика, на показываемое время члена-корреспондент Академии Наук СССР».
Спасибо, Юлий Борисович, без обид, мы на пару минут.
Курчатов. (недовольно морщится) Что ещё?
Сахаров. Этот Лаврентьев из Харькова слал сначала письма нам с требованием денег на создание термоядерной установки по его схеме, а теперь уже начал об этом слать письма Хрущёву.
Курчатов. Ну и что? Выбросили из главной науки замечательного учёного, так хоть не мешайте ему самому работать.
Сахаров. Но вы же понимаете, если Лаврентьев станет вхож в соответствующие круги, то со временем станет известно, что все водородные бомбы мира – это бомбы Лаврентьева.
Курчатов. А вот этого вообще нельзя избежать.
Гинзбург. Можно!
Курчатов. Как?
Гинзбург. Ну, предположим, я заявлю, что это не Лаврентьев, а я предложил использовать дейтерид лития-6.
Курчатов. (с презрением посмотрел на Гинзбурга) Вот когда в Кремле останутся только идиоты, вот тогда и заявляйте. А сейчас ещё рановато.
Гинзбург. Почему?
Курчатов. Потому, что там догадаются спросить, а где документ с вашим предложением? Вот письма Лаврентьева с предложением применить литий-6 хранятся в ЦК, а ваше где?
Гинзбург. (замялся) Ну… Ну, положим, я скажу, что предложение было очень секретное, я написал его в одном экземпляре… и оно потерялось.
Курчатов. (насмешливо) Секретное и потерялось? М-да… Кстати, после первого испытания водородной бомбы – слойки Сахарова, – в которой мы уже использовали литий-6, был составлен отчёт, в котором указаны все мало-мальски причастные к созданию водородной бомбы люди, а вот вас в этом списке нет. Мало этого, по моему распоряжению Сахаров составил список представленных к наградам. И в этом списке вас нет. И ничего из этих документов не потерялось.
Так, что ждите, когда власть возьмут идиоты.
Гинзбург. Но и Лаврентьева в этих списках нет!
Курчатов. А вот за это надо рубить голову мне! (повернулся и пошёл к Харитону, не попрощавшись).
Гинзбург. Ишь чистоплюй. Но мы и без него обойдёмся. На что Лысенко выдающийся учёный, а мы и против него 300 подписей уже собрали, а уж Лаврентьева задавить – это нам раз плюнуть. Вот только возни много… Надо всех наших оповестить, чтобы при малейшем упоминании о Лаврентьеве, все говорили, что это агент врага народа Берии, склочник и вообще тупой. Как Лысенко.
Сцена 57.
Титры:
09 февраля 1960 года
Москва, Красная площадь.
(На фоне либо кинокадров о похоронах Курчатова, либо фотографий об этом идёт текст и голос диктора.)
«В воскресенье, 7 февраля 1960 года, 58-летний Игорь Курчатов приехал в подмосковный санаторий «Барвиха» навестить своего друга, академика Юлия Харитона, и во время совместной прогулки в парке внезапно умер. Официальная причина смерти – оторвался тромб».
Сцена 58.
Титры:
22 мая 1960 года, Подмосковье,
23-15 московского времени
(за рулём стоящей у обочины «Победы» сидит Надя, с отрешённым видом смотрит в тёмное лобовое стекло и разговаривает сама с собой)
Надя. Что тебе, дура, надо? Ведь всё есть… Есть прекрасная квартира, есть прекрасная дочурка, есть любящий муж… И любовник есть… Даже два. В 30 лет есть должность доцента. Есть украшения из золота и бриллиантов на зависть всем бабам Москвы, даже личный автомобиль – и тот есть!
И всё это ты обменяла всего лишь на маленькую такую любовь Олежки. (включает зажигание и трогается с места. Спидометр показывает быстрое нарастание скорости, фары высвечивают асфальт) Маленькую такую… (истерично) Но это был невыгодный обмен! (резко поворачивает руль вправо, фары выхватывают толстое дерево по курсу, темнота. На фоне темноты уже вопль) Это был невыгодный обмен!!
Далее:
К О Н Е Ц Ф И Л Ь М А
После небольшой паузы на чёрном экране либо кинокадры, либо портрет Нильса Бора и объявление:
Постскриптум.
Дикторский текст: «Один из создателей современных представлений в физике, с юности погрузившийся в научную среду мира, Нильс Бор, в зрелом возрасте написал: «В мире существует сообщество пострашнее бандитского: это сообщество учёных…»»
Сценарий с приложением здесь.
- Войдите или зарегистрируйтесь, чтобы комментировать
Комментарии